Разыскания истины

Мальбранш Николай

Положим, я знаю, что в огне есть субстанциальная форма, сопровождаемая многими свойствами, как-то: свойством воспламенять, расширять, плавить золото, серебро и все металлы, освещать, жечь; теперь предложите мне решить вопрос: может ли огонь высушить грязь и размягчить воск. Идеи субстанциальных форм и свойств производить теплоту, разрежение, превращать в жидкое состояние нисколько не помогут мне узнать, может ли огонь высушить грязь и размягчить воск, так как нет никакой связи между идеями твердости грязи или мягкости воска с идеями субстанциальной формы огня и свойствами его производить разрежение, разжиж-жение и т. п. То же следует сказать о всех общих идеях. Итак, они совершенно бесполезны для решения какого бы то ни было

вопроса.

Но

если мы знаем, что огонь есть не что иное, как дерево, частицы которого находятся в постоянном движении, и что только в силу этого движения он вызывает в нас ощущение теплоты; если мы знаем также, что мягкость грязи есть не что иное, как смешение земли с водою, тогда мы ясно видим, что теплота огня должна сделать грязь тверже, ибо ничего нет легче, как понять, что одно тело, находящееся в движении, может привести в движение другое, если встречает его на пути; ибо это идеи и не смутные и не общие,

500

а отчетливые и частные. Если теплота, ощущаемая нами около огня, причиняется движением невидимых частиц дерева, прикасающихся к нашим рукам, то для нас ясно, что когда мы подвергнем грязь теплоте огня, частицы воды, бывшие в соединении с землею, более подвижны и скорее должны прийти в движение при столкновении с маленькими телами, исходящими от огня, чем грубые части земли;

они отделятся от земли, и она станет сухою и твердою. С такою же точною очевидностью мы видим, что огонь не может сделать воск тверже, так как нам известно, что частицы, составляющие воск, ветвисты и приблизительно равного объема. Итак, частные идеи полезны при разысканиях истины; идеи же смутные и неопределенные не только совершенно бесполезны, но еще вводят незаметно в заблуждение.

Философы не довольствуются тем, что пользуются общими терминами и соответствующими им смутными идеями; они еще хотят, чтобы эти термины означали известные отдельные сущности. Они утверждают, что есть некоторая субстанция, отличная от материи и представляющая форму материи, и есть еще бесчисленное множество мелких сущностей, действительно различающихся и от материи, и от формы; количество последних они обыкновенно определяют по числу различных ощущений, которые получают от тел, и по числу различных действий, которые, как они думают, производят эти тела.

Между тем для всякого человека, способного к некоторому вниманию, очевидно, что все эти маленькие сущности, отличные, например, от огня, и содержащиеся, как предполагают схоластики, в огне, и производящие теплоту, свет, твердость, жидкость и т. д., суть лишь фикции воображения, возмущающегося против разума; ибо разум не имеет отдельной идеи, представляющей эти мелкие сущности. Если спросить философов, какого рода сущность представляет собою способность огня освещать, то они ответят не что иное, как: это та сущность, которая есть причина того, что огонь может производить свет. Итак, их идея об этой способности освещать не разнится от общей идеи о причине и смутной идеи о действии, наблюдаемом ими. Следовательно, они не имеют ясной идеи о том, что говорят, когда допускают эти отдельные сущности. Итак, они говорят то, чего не понимают и чего даже невозможно понять.

ГЛАВА III

О самом опасном заблуждении философии древних.

Объясняя явления природы известными сущностями, о которых нельзя иметь никакой частной идеи, философы не только говорят то, чего они не понимают, но они дают принцип, который прямо ведет к очень ложным и опасным заблуждениям.

501

Предположим, согласно их воззрению, что в телах есть некоторые сущности, отличные от материи; не имея отчетливой идеи об этих сущностях, можно легко вообразить, что они будут настоящими или главными причинами наблюдаемых явлений, и таково даже общее мнение заурядных философов. Главным образом для объяснения явлений природы они придумывают субстанциальные

формы, реальные свойства и тому подобные сущности. Если затем мы начнем внимательно рассматривать идею о причине или о действующей силе, то нельзя не признать, что эта идея представляет нечто божественное. Ибо идея о высшей силе есть идея о высшем божестве; а идея подчиненной силы есть идея о низшем божестве, но тем не менее о божестве настоящем, — по крайней мере по мнению язычников, — если только речь идет об идее силы или настоящей причины. Итак, допуская формы, способности, свойства, силы или реальные сущности, способные силою своей природы произвести известные явления, мы этим допускаем нечто божественное во всех окружающих нас телах. Вот каким образом вследствие уважения, которое люди питают к философии язычников, они незаметно склоняются сами к языческим воззрениям. Правда, вера их исправляет; но, пожалуй, мы вправе сказать, что, хотя сердце остается христианским, разум, по существу, будет языческим.

Далее, легко убедить себя, что должно бояться и любить настоящие силы, т. е. существа, которые могут действовать на нас, могут покарать нас каким-нибудь страданием или вознаградить каким-нибудь удовольствием. И так как любовь и страх суть истинное поклонение, то опять-таки легко уверить себя, что должно поклоняться этим силам. Все, что может действовать на нас как истинная и реальная причина, необходимо превышает нас, — так говорит блаженный Августин и так говорит разум. И Августин и разум согласны в том, что по неизменному закону вещи низшие служат высшим. Именно эти доводы заставили великого Августина признать, что тело не может действовать на душу' и что выше души может быть только Бог.2

Обратимся к Священному Писанию. Когда Бог доказывает израильтянам, что они должны поклоняться Ему, т. е. должны бояться и любить Его, то главные доводы, приводимые Им, сводятся к тому, что Ему принадлежит власть вознаграждать их и карать. Он указывает им на благодеяния, полученные от Него, на бедствия, ниспосланные Им, и указывает, что и теперь Он имеет ту же власть. Он запрещает израильтянам поклоняться богам язычников, потому что боги языческие не имеют над ними никакой власти и не могут сделать им ни добра, ни зла. Он хочет, чтобы почитали только Его, потому что только Он один — истинная причина блага и зла: бывает ли в их городе, как говорит один пророк,3 бедствие, которое не

' Mus. кн., гл. 5.

2 См.: Августин. De quantitate animae. Chap. 34.

3 Амос, 3, 6.

502

Господь попустил бы? Ибо естественные причины не суть истинные причины зла, по-видимому, причиняемого ими нам: Бог действует в них, и потому Его одного должно любить и бояться в них: «Soli Deo honor et gloria».

Наконец, мысль, что должно бояться и любить действительную причину блага и зла, кажется нам столь естественною и столь верною, что от нее невозможно отрешиться. Итак, если допустить ложное воззрение философов, которое мы стараемся здесь опровергнуть, именно, что окружающие нас тела суть истинные причины удовольствий и страданий, чувствуемых нами, тогда разум как бы оправдывает религию, подобную религии язычников, и одобряет всеобщее развращение нравов.

Правда, разум не говорит, чтобы следовало поклоняться как высшему божеству, например луку и порею, ибо ни лук, ни порей не могут нас сделать абсолютно счастливыми, когда мы обладаем ими, или абсолютно несчастными, когда у нас их нет. Поэтому язычники никогда и не воздавали этим овощам таких почестей, как великому Юпитеру, от которого зависели все их божества, или солнцу, которое чувства представляют нам как универсальную причину, дающую всему жизнь и движение, и которое трудно рассматривать не как божество, если предполагать, подобно языческим философам, что солнце в своей природе содержит настоящие причины всего, по-видимому производимого им не только в нашем теле и нашем духе, но и во всех окружающих нас существах.