Ребе едет в отпуск

Кемельман Гарри

— Ого, здорово, пап. А когда отплываем?

— Из Хайфы — в воскресенье…

Рой щелкнул пальцами.

— Ох, я только что вспомнил…

— В чем дело? У тебя экзамены?

— Нет, наоборот, у нас будут каникулы, но мне понадобится паспорт?

— Ну да. А ты что, его потерял?

— Нет, — и Рой рассказал о том, что случилось. — Это они его потеряли, эти тупоголовые полицейские, — с негодованием добавил он. — И если они вышлют его мне сегодня, то к завтрашнему дню я его не получу, так как сегодня Суббота, почта не работает. И даже если он прибудет в воскресенье, я не получу его до полудня, когда приходит почта.

— Думаю, и в воскресенье ты его не получишь, — протянул отец.

— Почему?

— Потому что — ну,

потому что хотя полиция здесь и тупоголовая, как ты сказал, но с паспортами они обычно не сшибаются, разве что намеренно.

— К чему ты клонишь? — Рой не понимал.

— Тебя допрашивали в понедельник? Во вторник?

— Во вторник.

— Вот, — кивнул Дэн, — а сегодня пятница. Четыре дня, а паспорта все нет. А в этой стране, окруженной другими воюющими странами, без паспорта ты можешь угодить в тюрьму. Нельзя даже поехать в другой город. Они тебя достанут, когда захотят. Раз паспорт не пришел по почте, почему бы тебе не сходить прямо в полицию?

— Я ходил, сегодня утром, и никто ничего не знал. А когда я попытался увидеться с тем инспектором в ермолке, мне сказали, что он вышел и не вернется.

— Этого я и боялся, — пробормотал отец.

— Но вы же можете пойти в американское консульство, — предложил ребе.

— Не думаю, что это хорошо. Может, в воскресенье я съезжу в Тель-Авив и повидаюсь с ребятами из посольства.

— Но мы же опоздаем на пароход, — запротестовал Рой.

— Будут еще варианты, может, в следующий круиз.

Когда Стедманы ушли, Дэн намеренно увел разговор в сторону от полиции и паспортов.

— Как тебе вечер? — спросил он сына.

— Очень понравился, особенно ребе.

— Ты с ним все время спорил.

— Все равно, — отмахнулся Рой. — Он не поддакивал мне, как некоторые, когда пытаются поладить с детьми. Ты знаешь эти варианты: «Хороший вопрос», или «Интересную тему развивает этот Стедман». И он не пытался снисходить до меня. Мы разговаривали на равных.

Они подошли к месту, где нужно было расставаться.

— Э… Рой, насчет паспорта не волнуйся. Может быть, я завтра съезжу в Тель-Авив.

— Но завтра Суббота, придется взять такси, а это пятьдесят лир.

— Да, но обратно я могу поехать на автобусе, а это всего три лиры с половиной.

Рой шел домой, периодически останавливаясь при звуке подъезжающей машины, чтобы проголосовать; по пути он думал о случившемся. Если полицейский инспектор действительно думает, что он виновен, почему он был так любезен? Почему не допросил его построже? С другой стороны, если допрос был таким легким, почему так долго проверяют его паспорт? Возможно, отец прав, у него просто выманили паспорт; тогда почему не пойти в американское консульство в Иерусалиме и не попросить все уладить? Почему отец хочет сделать это в Тель-Авиве? Да еще в Субботу? С круизом все равно не получится, ведь посольство не успеет все оформить до воскресенья. Но тогда почему отец велел не беспокоиться? Если беспокоиться не о чем, зачем ехать в Тель-Авив в Субботу? А если есть о чем, почему отец просто ему не скажет? Считает его ребенком, которому нельзя сказать правду?

И тут Рой действительно забеспокоился.,

Глава 35

— Ничего официального здесь нет, ребе, — заверил Марти Дрекслер. — Мы хотим сделать все проще с самого начала, верно, Берт?

Берт Рэймонд кивнул.

— Верно. Это придумал Марти, он поговорил со мной, а я сказал, что нам следует сперва посоветоваться с вами, прежде чем рассказать другим и подготовить почву.

Ребе Дойч переводил взгляд с одного из гостей на другого, барабаня пальцами по ручке кресла.

— Мне надо подумать, — наконец сказал он своим глубоким баритоном. Таким голосом он проповедовал с кафедры — на несколько тонов ниже, чем говорил с женой насчет того, как приготовить яичницу к завтраку. — Я преданно служил своей общине в Дарлингтоне. Многие хотели, чтобы я там остался,

но мне нужен был заслуженный отдых, я хотел заняться научными трудами. Обычно раввин — это прежде всего ученый. Честно говоря, одна из моих причин приезда в Барнардз Кроссинг — то, что отсюда недалеко до больших библиотек Бостона и Кембриджа. Я ими уже успел воспользоваться. Однако мне нравилось работать в общине, и должен сказать, это не мешало научной работе. Но как все это скажется потом, не знаю. Мне нужно как следует подумать.

— Разумеется. Мы не ждем ответа прямо сейчас, — горячо заверил Марти.

— Дело не только в моих намерениях, — продолжал ребе Дойч, — но есть моральные и этические нормы. Я сюда приехал как замена ребе Смоллу…

— Но не он вас нашел, — вмешался Марти. Хотя в присутствии ребе Дойча он испытывал смущение, чего не ощущал с ребе Смоллом, но больше не мог молчать. — Не он попросил вас приехать и заменить его, а совет. То есть вы — не его выбор и не должны чувствовать себя обязанным.

— Ну…

— Марти прав, — кивнул Рэймонд. — Вы бы испытывали неловкость перед ним, если бы он попросил вас приехать и заменить его, даже если бы он просто назвал ваше имя совету и порекомендовал вас, — но он ничего такого не делал. Он сказал нам, что нуждается в длительном отпуске, — заметьте, не просил, а лишь сказал, — и мы это обсудили. Правление даже сперва не хотело никого приглашать, а просто нанять семинариста на отдельные службы.

— Понятно. — Ребе Дойч откинул голову, посмотрел в потолок, обдумывая вопрос, наконец опустил голову и сказал: — Все же быть раввином — это не бизнес. Я не могу воспользоваться отсутствием коллеги и занять его место, как бизнесмен убирает соперника. — Он встал и принялся ходить по комнате, а они следили за ним, как зрители в теннисном матче. — Я был здесь очень счастлив, и я рад слышать, что мои усилия не прошли даром. Я рад узнать от вас, что обо мне хорошо думают в общине. Это делает меня счастливым. Теперь представим, что в результате моего большого опыта многие из вас, даже большинство, даже вся община, — тут он остановился и развел руки в стороны, показывая общину, — решили, что я больше подхожу вам, а я принял это как совет, потому что я ни на минуту не думаю, что ребе Смолл не подходит вам так, как я; таким образом, возникает вопрос — порядочно ли будет занять это место навсегда, если ребе Смолл рассчитывает вернуться из своего отпуска?

— Но в этом-то и дело, — заметил Марти. — Это не просто отпуск, я знаю, потому что я его и организовал. Я пришел к нему, чтобы заключить контракт, ведь он работал семь лет без отпуска, и мы хотели дать ему перерыв для научной работы. Но для этого нужен контракт. То есть нельзя отпустить человека в Израиль, заплатив ему за год или полгода, а потом он скажет: «Простите, ребята, я ухожу в другую общину». А он даже не захотел говорить об этом. — Марти не мог сдержать негодования. — Просто отказался от разговора. Хорошо, ребе Смолл, не хотите подписывать контракт, расскажите о своих планах. На сколько вы едете? Вы едете в Израиль? Хотите выйти из игры? Прекрасно, я могу это понять. Думаю, раввин должен хоть однажды побывать в Израиле. Если вам нужны три недели или месяц, мы это уладим. Но нет, ему нужен долгий отпуск, три месяца или больше. Поймите, я казначей общины и несу перед всеми ответственность за кассу. Это не мои деньги, а общинные, мне надо быть осторожным, распоряжаясь ими. Вдруг кто-нибудь спросит: а какое я имею право выдавать деньги раввину, не зная, вернется ли он назад? И я придумал. Я сказал: «Ладно, ребе, обсудим вопрос отпуска. Вы работаете здесь более шести лет. Отлично, каждый имеет право на отпуск минимум две недели в год. Итак, умножим две недели на шесть, получим двенадцать недель, или три месяца. Таким образом, я оправдаю выплату денег за трехмесячный отпуск». И что, вы думаете, он ответил? Что все обдумал и решил не брать денег за время отсутствия. Для меня это означает, что он уволился, — торжествующе закончил Дрекслер.