Ребе едет в отпуск
Шрифт:
— А если нет? Мне что, просто послать паспорт Стедмана по почте с извинениями?
— Думаю, надо их слегка подтолкнуть.
— Это как?
— Представь, — сказал Аду ми, — что мы слегка потянем за один конец цепочки. Это вызовет реакцию на другом конце, не там, где Рипеску, — та уехала, — но там, где Абдул. В его группе есть некая Лейла М’Зуми. Пусть твои люди с ней поработают…
Глава 39
Ребе Хьюго Дойч, в пижаме и халате, направился к плите за второй чашкой кофе, а жена, в ночной рубашке и халате, спросила:
—
— Я не иду, решено, что сегодня я останусь дома. Думаю, они хотят обсудить вопрос о моей постоянной работе. Поэтому я взял выходной и пропущу миньян.
— Тогда почему бы нам не попить кофе на террасе? Там так тепло, такой дивный воздух! — Она распахнула дверь на улицу и остановилась на пороге с чашкой в руке.
— Дует ветер с моря, это запах океана.
— Весна в Новой Англии… Хьюго, я никогда так ей не наслаждалась.
— Ну, Дарлингтон был фабричным городом, и весна там пахла дымом и серой.
— Ага… Ах, Хьюго, я так рада, что мы остаемся. Я боялась, что ты заупрямишься.
— Минуту, Бетти. — Он принес свою чашку и сел рядом с ней в кресло на террасе. — Я не изменил решения, я просто сказал, что рад буду остаться, если ребе Смолл не вернется.
— Но ты говорил…
— Сегодняшнее собрание? Они решают, нужен ли я им, если ребе Смолл не вернется.
— То есть Дрекслер сказал тебе, что им нужен Смолл, а ты — просто запасной вариант?
Он отпил кофе.
— Нет, мне кажется, будь мы с ним на равных, выбрали бы меня. Но официально это его место.
— Это они так считают или ты?
— Это я так считаю, — буркнул ребе. — Я не собираюсь отнимать у человека место.
Жена прикусила губу, чтобы удержать сердитые слова, которые так и рвались наружу. Она знала, как реагирует ее муж на возражения, если заупрямится. Затем ее лиг прояснилось, и она улыбнулась.
— Ведь эта работа для тебя совсем легкая, верно?
— Это просто отдых. Я все думал, почему здесь куда лучше, чем в Дарлингтоне? Думаю, дело еще и в деньгах. Доходы раввина зависят от общины, вернее, от совета, он считается работником на жалованьи. Так как платят ему только члены совета, то у них, образно говоря, и кнут в руке, и совершенно естественно, что иногда этим кнутом хочется щелкнуть. Но они знают, что я-то на пенсии и не нуждаюсь в их деньгах. Поэтому положение мое несколько иное.
— О, не думаю, что дело только в этом. Просто они более приятные люди, чем община в Дарлингтоне.
Ребе покачал головой.
— Тут я с тобой не согласен. Эти люди состоятельнее, но свое положение они укрепили за последние десять — двенадцать лет, и только. Те прелестные домики, в которых мы с тобой бываем, заложены и перезаложены. И вообще я замечаю здесь признаки непорядочности, чего не было в Дарлингтоне. К примеру, то, что ребе Смолл не получает жалованья, пока он в Израиле.
— Да, но ты сказал, что так решил он сам.
Ребе Дойч кивнул.
— Так мне сказали. Но ты же знаешь, как бывает: человека загоняют в угол, и у него не остается выбора. Правильней было бы вообще об этом не говорить, а посылать ему чеки.
— И это тебя беспокоит? Поэтому ты не хочешь
— Нет, за себя я не беспокоюсь, мне жаль бедного Смолла. Может, это с моей стороны неприлично, но я наслаждаюсь ситуацией. Видишь ли, сейчас у меня есть преимущество: я в них не нуждаюсь. Денег нам хватает, карьерой я не озабочен. Сколько я здесь пробуду, если останусь, — три года? Пять? Семь? Это в лучшем случае. Ты заметила, пока я здесь работаю, я ни разу ни с кем не ссорился, как это бывало каждую неделю в Дарлингтоне. Они знают, что если я займу какую-то позицию, то буду ее придерживаться.
— Но ты не так часто занимаешь здесь какую-то позицию, — заметила жена.
— Верно. Поскольку эта работа для меня временная, мне не надо во все встревать, как в Дарлингтоне. Там, если возникала малейшая проблема, я спешил ее решить, не потому, что она была важной, а потому, что она могла разрастись в большую. Здесь мне все равно, перерастет ли она в кризис, я вполне способен с ней справиться. Помнишь мистера Слонимского из Дарлингтона?
Миссис Дойч рассмеялась.
— «Эйб Коэн попал в больницу на целую неделю, а вы, ребе, его даже не навестили», — передразнила она.
— Он даже отмечал у себя, когда я пропускал миньян, — хихикнул ребе.
Теперь он был в хорошем настроении, и жена снова осторожно попыталась вернуться к прежней теме.
— Хьюго, ты когда-нибудь думал, что для меня эти перемены тоже полезны?
— О чем ты, дорогая?
— Будучи женой раввина, мне приходилось быть бдительной и осторожной, чтобы не мешать твоей работе. Я соизмеряла свои дружеские отношения с политикой синагоги. Мне каждое утро звонила Арлин Радман и болтала часами, а я слушала и никогда не пыталась оборвать разговор, потому что ее муж — большая шишка в общине и один из твоих сторонников.
— Но ты продолжала говорить с ней и после моего ухода на пенсию, — возразил муж.
— Только потому, что от привычки слишком трудно избавиться, — она взглянула вдаль. — Когда бы они ни пришли к нам в гости, я всегда чувствовала, что она оценивает нашу обстановку.
— Неужели? Я думал, она тебе нравилась.
— Она мне никогда не нравилась, Хьюго, я просто к ней привыкла. А когда ты ушел на пенсию, для меня ничего не изменилось. Отношение женщин общины ко мне и мое отношение к ним формировалось тридцать лет, это не изменить за один вечер. У меня никогда не было настоящих друзей, ведь нельзя назвать настоящей дружбу, нужную из-за того, что мужья много значат в общине.
— Но когда я ушел на пенсию…
— Стало еще хуже. Я уже не была женой раввина, со мной не надо было советоваться. И у меня не было детей и внуков, чтобы с ними возиться. Кроме Роя, к нам не заходила молодежь, да и его мы видели, только когда Лора хотела от него отдохнуть. И я чувствовала, что он тебе мешает. Видимо, бедный мальчик тоже это чувствовал, — она с трудом сдерживала слезы.
— Поверь, Бетти, мне нравится Рой. Что касается Дарлингтона, не знаю, но… можно туда не возвращаться, — попытался он ее успокоить. — Мы можем жить где угодно, встречать новых людей и заводить с ними дружбу. Можно снять квартиру в Бостоне или Кембридже, где я смогу работать в библиотеке…