Ребенок от подонка

Гауф Юлия

А Камиль ласков.

Зачем?

Я ведь ненавидела его какой-то частью души, мелочно колола, боролась с ним и дралась. А он просто увидел то, чего я не в состоянии была увидеть, хотя должна была. Ушел, бросил, да, но вернулся. И рядом был, терпел, хотя кто-то более нетерпеливый бы ушел, плюнул на истеричку с ворохом проблем и в жизни, и в голове.

А я ненавидела. Любила, да, но и ненавидела.

Вот только виноват не он. Камиль совершил только одну ошибку, и будь у нас спокойная и мирная жизнь, его ошибка была бы катастрофической. Но на фоне того, что моя мама сотворила, на фоне того, что я ничего не заметила, ошибка

Камиля теряется.

Его ошибка на фоне моих выглядит как ребенок с игрушечным пистолетом на фоне опытного убийцы.

Ненавидеть себя надо, не его. И я ненавижу люто. Маму я ненавидеть не могу.

Мама…

— Камиль, – прошептала, — прости. Прости, прости, прости! Я не заметила ничего, я не знала, я…

— Знаю, маленькая, – он нависает надо мной, лицом к лицу, локти у моей головы, я в клетке из его тела, и мне легчает.

Немного, по крупицам восстанавливается дыхание и сердцебиение.

— Мама…. она… она! Она ведь любила меня, но как так можно? – руками в его лицо впилась, требуя ответа. — Я когда с тобой познакомилась, мне все говорили присмотреться. Папа, дедуля, бабушка. Все. Прямо не говорили, но просили не торопиться, учебу не бросать, работать, и с малышами не спешить. Намекали, что ты можешь наиграться, и бросить – молодой, богатый, а я… таких миллионы.

— Таких нет, – твердо произнес он. — Только ты одна.

— Только я одна такая жалкая дура, – скривилась в отвращении. Боже, за что он меня любит, если я сама себе противна?! — Мама одна была на моей стороне, тебя привечала, и я так счастлива была. Что она понимает меня, поддерживает. А все остальные насторожены были. Я маме жаловалась, что папа хмурится, не спешит тебе доверять.

— Твой папа прав был. Вот будет у нас дочка, я к ней богатенького ублюдка точно не подпущу, – Камиль опустился рядом, уложил меня на согнутую руку, и придвинулся ближе. — Ты ведь мелкая совсем была, а я на тебя давил. Влюбился дико, мне все и сразу нужно было. Крышу рвало. Да и сейчас ничего не изменилось. Мне по-прежнему нужно все, и даже больше, Сонь.

— Мама… мне бы понять, почему она так себя ведет, а я прыгала от счастья, как идиотка. Всем с ней делилась. Даже когда она о твоих деньгах и перспективах говорила, мне это льстило. Не в том смысле, что мне от тебя деньги нужны, ты ведь знаешь, что я бы тебя любым полюбила, – вдруг повысила я голос, и Кам поцеловал меня в висок.

— Знаю, маленькая. Я всегда это знал.

— Но мне приятно было, что мама не будет как теща из анекдотов. Что она тобой гордится. Не только состоянием твоей семьи, но и твоим будущим. Я ей все рассказывала, – простонала я. — И о ревности в том числе. О твоих вспышках. Я тревожилась, что ты выйдешь из себя, и сделаешь что-то непоправимое. А мама…

Мама слушала.

Но какое же дикое решение она приняла.

Ужасное!

— Это ведь ее внук. Родной, – я снова вцепилась в Камиля, ногтями в его плечи, глазами в глаза. — Я понять не могу. Представляю, что вот Лева родился, и он слабенький. Могут быть отклонения, многое может быть. Но живой, родной, сын дочери, ее внук. А она идет, и отдает его наркоманке. Без колебаний. Чтобы ты меня не бросил. Это… как это?

— Мы уже не узнаем, что у нее в голове было, Сонь. Главное, малыш с нами.

— Я все вспоминаю ее, мама ведь как обычно себя вела. Я вернулась к ним после того, как ты… после того, как мы расстались. Вернулась, и мама не

напоминала тень. Я все время это вспоминаю. Она как заведенная утешала меня, и говорила, что ты вернешься. Я кричала на нее, знаешь? Так злили эти ее утешения, я в лицо ей орала, а мама все за свое: ты одумаешься, вернешься, и мы заживем.

Меня от ужаса снова затрясло.

Мама не была психопаткой, не было у нее и шизофрении. Она меня любила, баловала. Обычной мамой была. И так поступила? Со мной и с родным внуком.

— Сонь, не вини ее. Умерла ведь, не спросишь ничего, не предъявишь. И ненавидеть – не выход. Постарайся не думать.

Не думать… Боже, что я дедушке скажу?

Ничего не скажу. Он пусть не узнает, это его сердце разобьет.

— Мама все детство свое вспоминала, она в бараке выросла, потом в коммуналку переехали. А как с папой встретились, они с семьями рассорились, и пару лет жили, перебиваясь с копейки на копейку, – я уткнулась Каму в плечо, вдыхая знакомый, приятный и любимый запах. — Мама часто вспоминала, как ей на работу нужно было идти. Зима, холодно, в животе пусто. А единственные сапоги развалились. Но работу не прогуляешь. И она, чтобы снег в ноги не набивался, пакеты надела, а поверх сапоги. Свободные такие, пальцы торчат, клей не держал ничего, как и изолента. И вот, шла она пешком на работу, ноги скрипели, пакеты проглядывали. Так пару лет и прожили, потом налаживаться все начало, и с родителями помирились.

Мама нищету люто ненавидела. Мы небогато жили, но и не бедно. Мама ела мало, но на том, чтобы холодильник был полный, была помешана. Едва у меня рвалась вещь, она выкидывала, не позволяла даже дома носить штопанное. Даже если повреждение небольшое.

Выбрасывала.

Маникюр и педикюр заставляла только в салоне делать, деньги давала. А я не люблю, когда посторонние ко мне прикасаются, но терпела. Знала, для мамы это важно. Она мне хотела дать то, чего сама была лишена.

Колготы покупала десятками пачек. До сих пор остались, даже пожар и ремонт пережили. Она все вспоминала, что капроновые колготки чинить приходилось, клеить их… она правда ненавидела все это.

И для меня хотела лучшей жизни, чтобы я не проходила, как она, через нищету.

Но ведь это не выбор! Не тогда, когда дело касается маленького мальчишки, который только пришел в этот мир. Доверчивый, маленький, которому любящая мама нужна была. Папа, который его ждал. Колыбелька, игрушки. Его все это ждало.

Его я ждала.

А мама вместо того, чтобы бороться со своими страхами, принесла жертву своим демонам.

И самое ужасное, я знаю – совесть ее не мучила.

— Мне страшно за тебя, Сонь. Ты доверишься мне? Позволишь взять все в свои руки? Я хочу подобрать тебе психолога, лечение, чтобы ты в себя пришла. Хватит уже, ты убиваешь себя. Доверишься мне? Я сам документами займусь, полицией, опекой. Вообще всем. Поверишь мне?

— Я тебе одному верю во всем мире. И только на тебя могу положиться. Ты же не бросишь меня? – подняла на него глаза.

Вопрос дикий. Нелогичный. После всех его поступков я не могу сомневаться в Камиле. Не должна. Я и не сомневаюсь. Просто страшно, что он устанет и уйдет. Я знаю, что не уйдет, но страх не проходит. Теперь я не справлюсь одна. Детки есть, они со мной оба, рядом, пару шагов пройди и наслаждайся их улыбками и доверчивой любовью.

И они дают мне силы.

Но этих сил недостаточно.