Ребята с улицы Никольской
Шрифт:
В тот день Валька чувствовал себя на седьмом небе, да и мы, пожалуй, радовались не меньше его. Двадцать экземпляров номера наш друг отправил по почте Елене Емельяновне и приписал, чтобы Елена Емельяновна раздарила газеты всем родным и соседям.
Юрий Михеевич стал репетировать с нами инсценировку о Робине Гуде, и Глебу, конечно, досталась заглавная роль, а мне опять поручили исполнять «персонажа из толпы» — некоего мрачного рыцаря.
— Георгий, не огорчайся, — утешал меня Юрий Михеевич, когда распределяли роли. — Специально
Однажды вечером в клуб, когда мы только-только расселись за большим овальным столом, чтобы прочитать по ролям пьесу о Робине Гуде (Юрий Михеевич именовал такую читку застольной репетицией), нежданно-негаданно заявились Игнат Дмитриевич и Тереха. Вежливо поздоровавшись с каждым за руку, они пригласили нас приехать в какое-нибудь воскресенье на Северный и показать «Красных дьяволят».
— Вот, друзья-студийцы, — гордо сказал старый актер, обращаясь к собравшимся, — что значит истинное искусство! Оно нужно людям, как пища, как вода, как солнце, как воздух. Чувствуете? Забастовка идет, а нас приглашают… Обещаем, дорогой Игнат Дмитриевич, торжественно обещаем продемонстрировать свой скромный труд рабочим Северного… Устраивает вас первое воскресенье декабря?
Тут же мы условились, что декорации, костюмы и бутафория будут отправлены в Северный на розвальнях, которые стачечный комитет специально пришлет в субботу, а участники спектакля и режиссер поедут на следующий день утренним поездом.
— Сцену вам сколотим отменную, побей меня бог! — говорил обрадованный Игнат Дмитриевич. — Я ведь мастер по этаким делам еще с молодости. В самом огромном цехе развернемся, чтобы побольше народу вместилось…
И наша студия стала готовиться к гастролям на Северном заводе. Леня, узнав о выездном спектакле, добился у Юрия Михеевича разрешения поехать вместе с нами. Сопровождала нас и Галина Михайловна.
В первое воскресенье декабря рано утром мы собрались в клубе, сложили в общую корзину пирожки, шаньги, бутерброды и вареные яйца, которыми нас снабдили матери, и, сев около магазина Уралторг в автобус, отправились на вокзал.
Мне редко приходилось путешествовать по железной дороге, а зимой я не ездил ни разу. Да, пожалуй, и не я один, многие из моих товарищей дальше пригородных деревень и сел никуда не выезжали, поэтому нам было все и непривычно, и интересно.
Нам не терпелось поскорее забраться в вагон, чтобы уже по-настоящему почувствовать себя путешественниками.
— Ох, молодежь! Ох, молодежь! — добродушно посмеивался Юрий Михеевич. — Кровь-то горячая, вот и играет…
Наша четверка устроилась на нижней полке рядом с Леней, а на верхнюю вместе со своей гармошкой забрался Петя Петрин.
— Не выспался я сегодня, — заявил он, зевая. — Вздремну малость… Приедем — разбудите. В окошки все равно нельзя смотреть: морозом разукрасило.
— Леня, — скинув
— Правда, Леня, — встрепенулся и Глеб. — В чем дело?
— И я заметил, — сказал Борис.
Только я один промолчал, так как, откровенно говоря, ничего не заметил.
Леня осторожно глянул по сторонам, зачем поманил нас пальцем, чтобы мы приблизились, и таинственно прошептал:
— Вы читали, товарищи, роман Лермонтова «Герой нашего времени»?
— Я читал, — поднял руку Глеб.
А мы все трое в ответ лишь замотали головами.
— Скажи, товарищ Глеб, — обрадовался Леня, — как звали Печорина?
— Печорина?.. Печорина?.. Его звали, — напрягал память Глеб, — его звали… Знаешь, Леня, не помню.
— Вот то-то и оно! — горько усмехнулся Леня.
Оказалось, что вчера вечером в общежитии, в красном уголке, Римма Хапугина задала вопрос о Печорине Лене, Сорокину и Максимову, и никто из них не смог ответить на него.
— Во как нужно узнать! — говорил нам сейчас Леня. — А то позор… Неудобно!
И Леня продолжал горевать, пока не тронулся наш поезд.
Я прильнул к замерзшему окошку и попытался хоть что-нибудь высмотреть, но скоро убедился в бесполезности этой затеи.
— Слушайте, товарищи! — вдруг ударил себя по лбу Леня. — С нами держит путь ваша учительница… Узнайте у нее.
— Верно! — воскликнул и Глеб. — Сходи, Гошка, до Галины Михайловны.
— Хорошо! — пожал я плечами. — Схожу.
Галина Михайловна ехала в соседнем купе с Элей Филипповой, Лидой Русиной и Валеркой Черновым. Когда я подсел к ним, они не обратили на меня никакого внимания и продолжали рассуждать о профессии летчика. Мне наконец надоело слушать эти разговоры, и я спросил:
— Галина Михайловна, вы случайно не читали «Героя нашего времени»?
— Дорогой и любимый Сизых! — почему-то рассердилась групповод. — Что значит «случайно»? И с чего это ты решил проверять мои знания? Может быть, ты еще поинтересуешься, читала ли я про курочку-рябу?
А Эля Филиппова осуждающе посмотрела на меня и сказала:
— Если ты, Гошка, не читал сам, то других по себе не суди.
Так я и ушел, ничего не разведав.
— Эх, пестерь, пестерь! — рассмеялся Глеб, когда я рассказал о своей неудаче. — Поручай тебе что-нибудь экстренное!
— Вот, товарищи, беда-то, — продолжал сокрушаться Леня. — Онегина знаю, как зовут, а Печорина?
— Ладно, — решительно заявила Герта, — я выясню у Галины Михайловны.
И через три минуты нам стало известно, что лермонтовского героя звали Григорием Александровичем.
— Правильно! — говорил повеселевший Леня. — Как я мог позабыть. Ну подожди, Римма! Я тебе каверзный вопросик завтра подкину — неделю помучаешься!
Время в пути промелькнуло быстро, и мы не заметили, как приехали на конечную станцию.