Ребята с улицы Никольской
Шрифт:
«1919 год» — прочитали мы у них на одном флажке, прикрепленном к пике, и «Пролетарий, на коня!» — на другом.
«На трудовой фронт!», «За учебу!», «За оборону страны!» — с такими лозунгами проходили мимо нас отряды комсомольцев. За комсомольцами тронулись пионеры, а за ними школьники.
Когда голова нашей колонны приблизилась к Центральной площади, оттуда на рысях, заключая военный парад, уходила конная артиллерия. В день Октября молодые красноармейцы принимали присягу. Будь это в прежние Октябрьские годовщины, мы, наверное, успели бы побывать и тут.
По широкой мостовой Главного проспекта двигались
— Подтянуться! — раздалась команда. — Вступаем на Центральную площадь!
Медь сводного гарнизонного оркестра оглушила нас, лишь мы подошли к постаменту будущего памятника Свободы. Под мощный рокот барабанов, труб и фанфар люди пели о великой победоносной революции.
— Тверже шаг, Гошка! Не отставай! — шепнул мне Глеб, бодро размахивая руками в такт музыке.
После конца демонстрации пионерам и школьникам выдавали бесплатные билеты в кино. Мы попали в «Лоранж» на «Ваньку и Мстителя». Хотя картина про пастушонка Ваньку и про его собаку Мстителя, помогавшим красным бойцам в годы гражданской войны, была нам хорошо знакома, никто из нас не отказался посмотреть ее еще раз. И я опять искренне переживал за Ваньку, когда он томился в белогвардейском застенке, аплодировал и свистел вместе со всем залом, когда лихие конники в красноармейских шлемах с обнаженными клинками неслись по экрану на выручку пастушонка. Впереди конников с высунутым языком мчался верный Мститель.
— Хорошо время провели? — спросил меня довольный Глеб уже в нашем дворе.
Я хотел ответить «да», но не успел. Скрипнула дверь, и из сеней квартиры Оловянникова вышел, покашливая, сам Александр Данилович, а следом за ним какая-то женщина.
XVI
Валька Васильчиков, уйдя от дяди, поселился в молодежном общежитии. На окружную биржу труда он пошел вместе с Леней и со мной. Без Лени у Вальки ничего бы, конечно, не получилось, а я увязался за ними ради любопытства. Помещалась биржа на Главном проспекте, у плотины, в большом старинном белокаменном здании со строгим красивым фасадом. Коридоры биржи были заполнены людьми различного возраста. Одни получали здесь работу быстро, как, например, группа молодых ребят с Украины, сразу согласившихся поехать на лесозаготовки, другие ходили сюда, наверное, неделями.
Пока Валька и Леня оформляли анкету, я пристроился на подоконнике в коридоре и рассматривал посетителей. В основном, как я заключил, на учете тут состояли люди так называемых чистых канцелярских должностей. Безработных же иных профессий на бирже труда сейчас было сравнительно мало. Слесари, каменщики, плотники и землекопы получали работу немедленно.
Ждать пришлось долго.
Наконец, когда я уже совсем отчаялся увидеть своих друзей, в коридоре показались Леня и сияющий Валька.
— Все
И, размахивая официальным Валькиным направлением на работу, мы поспешили к выходу.
Было бы неверно думать, что Александр Данилович Оловянников так просто отступился от своего племянника. В тот момент, когда он отлетел от Валькиного удара в угол и испуганно заорал, ни Глеб, ни Борис не пришли ему на помощь. Обиженный Оловянников, кряхтя, сам поднялся с пола, вытер нос и зло прохрипел:
— Еще пионерами называетесь! При вас на человека покушались, а вы хоть бы хны! Один из пионеров даже сыном врача считается. Срам! Ладно, дома с тем паршивцем побеседую…
Дома и во дворе Вальки не оказалось. Жена ничего вразумительного сказать Александру Даниловичу не могла, сообщила только, что племянник заскочил на минуту за сундучком. Оловянников струхнул: уж, чего доброго, не направился ли Валька с жалобой к прокурору или в общество «Друг детей». А иметь дела с представителями власти Оловянникову не очень-то хотелось. С досады он пнул попавшегося под ноги кота Мазепу, цыкнул на плачущую жену и начал нервно барабанить пальцами по оконному стеклу.
В этот вечер Александр Данилович заглянул и к Пиньжаковым, и к Зислиным, и к Павлинским, и к нам и везде спрашивал:
— Нет ли у вас моего Валечки?
Через два дня Оловянников все же отыскал Валькин след и, подкрепившись для храбрости стопкой водки, явился в молодежное общежитие. Ввалившись без стука в комнату, он грозно зашипел:
— Валентин, собирайся!
Валька, надев наушники, слушал через детекторный приемник радиопередачу. В первый момент при виде дяди парень испуганно вскочил, но, опомнившись, сел на свое место и спокойно ответил:
— Благодарю, дядя Саня, за приглашение, но, простите, назад не пойду.
Леня, сняв сапоги, лежал на кровати, читал новую пьесу, принесенную Юрием Михеевичем в Студию революционного спектакля. Удивленно посмотрев на незваного гостя и отложив пьесу, наш вожатый тихо, как бы про себя заметил:
— По-моему, входя в чужой дом, надо спрашивать разрешения.
— Какое тебе нужно разрешение? — визгливо заорал Оловянников. — Племянника родного украл? Украл. Разрешением у меня интересовался? Нет! Бандюга с проселочной дороги…
Леня молча поднялся, натянул сапоги, подошел к двери, открыл ее, повернул Оловянникова, вывел его по коридору на улицу и поучающе произнес:
— Советская власть никого эксплуатировать не разрешает. Положение это распространяется и на племянников и на племянниц. Понятно? Если не понятно, ждем для популярного разъяснения в комсомольской ячейке…
В ячейку Александр Данилович, конечно, не пошел, а с Алексеем Афанасьевичем Уфимцевым, узнав, что тот согласился учить Вальку, постарался встретиться.
— На что вам деревенский вахлак? — доверительно подмигивая, задал он вопрос художнику. — Не научить вам дурака, время зря убьете. А если уж так желаете с ним возиться, милости просим в мою мастерскую, поднатаскайте Валентина хорошенько по писанию вывесок. У меня краски добрые имеются, чужеземные. Могу безвозмездно предложить. Мы, труженики искусства, завсегда договоримся…