Рецепт на тот свет
Шрифт:
— Нет, таких слухов не было, но, герр Крылов, она уже в том возрасте, когда это может случиться каждую минуту. Вы лучше ступайте к герру Видау — он вас примет как лучшего друга! А потом — к нам, пить чай и есть ваш чудный штрудель. Я еще приготовлю пышки и пошлю Марту за пимперникелями. Непременно возвращайтесь!
Фон Димшиц усмехнулся — похоже, его невеста что-то затеяла.
— Нет, очаровательная фрау, не получится, — сказал Маликульмульк. Он вовремя вспомнил свой уговор с Демьяном Пугачом. Демьян обещался походить меж складов, повыспрашивать — вдруг кто сознается, кто за перстенек приютил старую немку в тулупе и валенках.
Маликульмульк, наблюдая, благословлял свой холостой образ жизни.
— Жаль… Но тогда герр Крылов не откажется от чашечки кофея сейчас? Я велю Марте приготовить. А сама нарежу штрудель.
Марта подала на стол кофей и по-немецки сказала про сахар и про сливки. Получилось весьма прилично. Фрау Векслер сияла — не всякая хозяйка умеет выучить горничную. Сияла и Марта — немецкий язык стал ей поддаваться.
Маликульмульк наслаждался этой маленькой домашней сценкой — все же фон Димшиц правильно выбрал себе будущую супругу, его будут окружать уют, милое кокетство, трогательная забота, простенькие незамысловатые радости, и он будет стариться потихоньку, глядя, как растет его дитя или даже двое детей. Тихая гавань… не рановато ли в тридцать три года думать о тихой гавани?.. Или уже поздно?..
— Отчего вы не хотите идти со своей добычей к Видау? — спросил шулер.
— У меня есть некоторые сомнения. Фрау Векслер, сестра Видау останавливалась обычно у него в доме?
— Она бывала у него в доме, но останавливалась, кажется, у родственников мужа, у них просторный дом в предместье. Впрочем, я не знаю… Вам еще кофея?
Фон Димшицу так и не удалось уговорить Маликульмулька сразу идти к Видау.
Сперва нужно потолковать с Демьяном, решил Маликульмульк, вдруг он напал на след или узнал что-то важное. А Видау никуда не денется — он и завтра утром охотно примет канцелярского начальника.
Сбитенщика Маликульмульк обнаружил, как и договаривались, у Благовещенского храма. Прихожане почти все вошли вовнутрь, а Демьян стоял со своей медной кумушкой как неприкаянный. И то — не потащишь ведь ее в храм Божий…
— Пойдем в трактир, ваше превосходительство, — тихо сказал он. — Моя-то злодейка уж грехи замаливает, два часа у нас есть потолковать.
Трактиров у Гостиного двора было множество, на всякий вкус. Маликульмульк потребовал вести себя в тот, что почище. Он надеялся заказать уху (но уж не мневую!) с расстегайчиками, едово сытное и приятное.
Но — редкий случай! — блюдо с расстегайчиками и миску ухи принесли тут же, а Маликульмульк за ложку взялся — да так и остался, слушая рассказ Демьяна.
— Пошел я со своей кумушкой меж амбаров. Вижу — знакомый сторож, Акинфий Петров, с приказчиком ругается. Он в том конце амбар сторожит, у самых огородов. Я подождал, потом к нему подошел, сбитню предложил. От дармовщинки еще никто не отказывался! Слово за слово, я ему: а ты, брат, этой ночью караулил? Он мне: караулил. Я ему: а сказывали, шум тут у вас был, какую-то бабу ловили. Он мне: знать не знаю никакой бабы. Я ему: как же не знаешь, за ней Текуска с Клюверхольма гонялась, баба
Демьян скроил дивную рожу, не просто прищурив левый глаз, а еще и верхней губой помогая, при этом слева под вздернувшимся усом открылись зубы до самой десны.
— И что Артемка? — спросил Маликульмульк.
— А он при амбарах кормится, он человек пьющий, его все жалеют. Вот он мне знак подает. И я ему: Артемий Батькович, ступай сюда, и тебе налью, Божьего человека обидеть грешно. Вот он у меня стаканец сбитня вытянул, утерся и говорит: ступай за мной, Демьян, чего скажу… И сказал! Чуть ли не за четверть часа до меня слонялся какой-то в шубе меж амбаров, тоже о беглой бабе выспрашивал, но не по-русски — по-немецки и кое-как по-латышски.
— А ты когда пошел?
— А как с вами расстались, я пошел с кумушкой моей в трактир, поел, потом через реку — домой. Я у Текуски-то мешок свой забрал, и, в домишко свой не заходя, — к Федотычу, там воды вскипятил, сбитень изготовил, в кумушку залил… Ну вот, я этому Артемке: а что, и тебя спрашивал? Он мне: да нет, меня не спрашивал, я мимо шел, слышал и все понял. Знаете, как у нас: спросишь по-русски, ответят по-латышски, или спросят по-немецки, ответят по-русски. И ничего, все понятно!
Маликульмульк ткнул ложкой мимо миски — такое с ним случалось очень редко.
— А дальше?
— Дальше — я его расспросил, что за немец, как одет. Вы его, дурака, простите, ваше превосходительство, ни хрена он не запомнил! Шапка, говорит, большая! Епанча огромная! Один нос торчит!
— Постой, погоди! — возопил Маликульмульк. — Это уж было однажды! Помнишь, Текуса говорила про человека, с которым трактирщик Мартынка совещался? Тоже — шапка, епанча и нос торчит!
— Мало ли в Риге шапок? — разумно спросил Демьян. — Но я-то понял, что это значит! Берениха-то наша не нам одним понадобилась! Кто-то разведал, что она тут спряталась! И ищет!
Черные Демьяновы глазищи совсем округлились, брови над ними всползли чуть не до волос, все лицо являло собой восторженное изумление. Маликульмульк, сдается, был не лучше — его спокойная широкая физиономия с преждевременным двойным подбородком, с оттопыренной нижней губой, тоже преобразилась, рот приоткрылся, как пасть у хищного зверя, черные глаза прищурились.
— Вот оно как… — произнес Маликульмульк. — Ну знал же я, что с этой вашей Беренихой дело неладно. И что? Ты хоть пробовал разведать?
— Пробовал. Берениха как сквозь землю провалилась, а тот, в шапке и епанче, вдоль берега походил, походил и ушел. Я чай, не больше моего разведал… Она, видать, ухитрилась и меж амбарами незаметно прошла.
— Или кому-то заплатила, чтобы ее спрятали… Коли Текусе перстенек оставила, а у нее все руки в перстнях — понимаешь?..
— Как не понять! Да ведь она — немка, а сторожа — все русские! Как же они сговорились?
— Этого я, братец, не знаю. Но как-то сговорились.
Они немного поспорили о сходстве и различии языков, потом спохватились — уха-то стынет! Наконец заказали себе еще по порции и отправились к Демьяну домой — мирить его с женой и тещей.