Рецепт на тот свет
Шрифт:
Много чего наслушался Маликульмульк о давних подвигах своего нового приятеля. И происхождением его также укоряли — смутьян, прямой Пугач, того гляди — засядет под ближайшим мостом с дубиной! Демьян огрызался, но в меру. Наконец Маликульмульк громко сказал, что сбитенщик сейчас на службе его сиятельства князя Голицына — так что других оправданий не требуется, а коли кому угодно знать больше — пусть идет в Рижский замок.
На прощание Маликульмульк напомнил Демьяну о необходимости разузнать о Беренихе с перстеньком, и тот поклялся, что в лепешку разобьется, но все разведает.
С тем Маликульмульк и отбыл наконец к себе домой, удивляясь, как много разнородных
Дома он зашел к хозяевам попросить чего-нибудь для позднего ужина — пока мирил Демьяна с семьей, проголодался. Ему предложили хороший ломоть кулебяки, он это блюдо одобрил. Это было не произведение кулинарного искусства о двенадцати слоях, какие подавали в московских трактирах и в богатых домах, где повара хранили давние секреты, но и рижская хозяйка умела сделать начинку сочной, а блинчики для прослойки — тоненькими, а корочку — румяной и хрусткой. Если же к кулебяке подана и плошка густой сметаны, то о чем еще мечтать?
Маликульмульк решил, что этим вечером Косолапый Жанно заслужил блаженство, и ретировался, предоставив ему поле боя с толстенькой ароматной кулебякой, сопровождаемой куском пирога-рыбника. А Косолапый Жанно прикоснулся к печке, отдернул руку и заулыбался от удовольствия. После всей беготни так сладостно было раздеться до рубашки… и более… и плевать, что вся постель будет в крошках, есть кому их вытряхнуть…
А какое благоухание, какое благоухание — в кулебячных слоях были жареные грибы с луком, которые забивали прочие ароматы, да так, что слюнки текли… под грибами, сдается, слой гречневой каши с отличным маслом, а ниже — курятинка, мелко порубленная, и ниже, может статься, свининка… и все пропитано жирным соком, и все готово растаять во рту… ах!..
Он подтащил к постели табуретку, установил на ней тарелки и плошку, пристроил кружку горячего чая, подсвечник с одной свечой, и понял, что счастлив. Напевая давнюю какую-то песенку, он улегся на бок и глубоко вздохнул. Суета вокруг бальзамного рецепта его не касалась. И Анна Дивова на ум не пришла — Косолапый Жанно не то чтобы оберегал свое внутреннее государство от женщин, а они сами там не появлялись. Радость плоти — вот она, ждет на табуретке. И она безопасна, безгрешна, безмятежна.
В дверь постучали. Маликульмульк накинул на себя одеяло. Квартирным хозяевам в такое время наносить визиты не положено, однако — мало ли что случилось?
К счастью, он не запер дверь на щеколду.
Раздался скрип, на пороге появилась темная фигура, беззвучно оказалась в комнатке; дверь скрипнула, закрываясь. Фигура вышла на свет — и Косолапый Жанно ахнул.
Это была фрау Софи.
— Ах, герр Крылов, — сказала женщина-дитя. — Я боялась, что не застану вас! Но, с Божьей помощью, застала! Это ужасно, ужасно!..
— Что ужасно? — спросил Косолапый Жанно в полнейшей растерянности.
— Ужасно, что мне не дали с вами встретиться! Я получила записку вашу, но в доме была такая суматоха… у нас беда, вы ведь знаете? Пропала сестра милого, доброго дедушки Мельхиора, пропала наша бабушка Эрнестина — мы все зовем ее бабушкой, и внуки, и правнуки… Как это страшно — когда пропадает память! Я не хотела бы дожить до того дня, когда лишусь памяти!..
Косолапый Жанно ошалело слушал взволнованный детский голосок, по-ангельски тонкий и звонкий.
Косолапый Жанно, разбрасывая вещи, не повесил сюртук, а кинул кое-как, сверху шлепнулись огромные панталоны. Встать и убрать это безобразие он никак не мог.
Странное у него было чувство стыда — он не стеснялся своих дурных привычек, своего неряшества, но наготы стеснялся безумно. Наедине с собой он счастлив был вернуться в невинное младенчество, но вторжение постороннего, будь то женщина или мужчина, его пугало. Вся его натура сопротивлялась мысли о том, что два обнаженных тела могут быть рядом — и не испытывать неловкости.
В молодые годы, в театральных уборных комнатах, много чего Маликульмульк себе позволил — но то было торопливое соприкосновение лишь особых телесных частей, для этой постыдной надобности назначенных. Их сопряжение, не став вершиной любовного чувства, служило поводом для шуток — ему казалось, что о таких вещах можно разве что шутить, особенно в письменном виде. Любовь же в его понимании к телодвижениям отношения почти что не имела.
— Герр Крылов, ваша записка нас просто оживила! — продолжала щебетать фрау Софи, словно не замечая, что в комнате — кавардак, а хозяин с перепугу натянул одеяло по уши. — Бедная бабушка, ей кажется, будто ее преследуют, и она убегает, она может выйти на улицу в одной сорочке. Раньше так не было, это лишь в последний год с ней сделалось. Она жила в Вендене, но там за ней плохо смотрели, и дедушка решил перевезти ее сюда, поселить в предместье, в хорошем доме с садом. Вы знаете, в крепости сад не разведешь, а у дедушки есть замечательный загородный дом, мы все туда ездим летом. К бабушке приставили опытную женщину, но она все равно смогла уйти… Боже, как у меня замерзли ноги, я ведь выбежала из дому без теплых башмачков…
Фрау Софи огляделась — сесть было решительно некуда. Но для дитяти законы не писаны — она присела на край кровати, вздернула подол, закинула ногу на ногу и стала растирать крошечную ступню в безупречно белом чулочке.
— Ноги совсем ледяные, — пожаловалась она. — Можно, я выпью немного вашего чая? Я должна согреться…
Она протянула руку к горячей кружке, наклонившись самым соблазнительным образом. Оказалось, что под теплой накидкой на ней домашнее платьице с глубоким вырезом, который должен быть прикрыт косынкой, но узел косынки развязался — и вот уж видна белая грудка юной женщины, не знавшая солнечных лучей.
Маликульмульк невольно вытянул шею, одеяло сползло с губ. Он был не то чтоб озадачен — сценка комедийная, стало быть — хотя бы в теории знакомая. Он был даже не очень испуган — первый страх прошел, да и не так фрау Софи была отвратительна, чтобы вселять в душу ужас.
Она взяла кружку, но столь неловко, что горячий чай выплеснулся прямо на свечу.
— О мой Бог! Что же я наделала!
Вот теперь Маликульмульк убедился — соблазнение происходит по всем правилам.
— Герр Крылов, надо зажечь другую свечу. Встаньте, я вас умоляю!
Маликульмульк съежился — темно-то темно, однако такой наряд, как костюм Адама, и во мраке виден…
— Отчего вы молчите, герр Крылов? Что случилось? Вам дурно?
Легкая ручка скользнула по одеялу, коснулась щеки, губ…
— Нет, нет, — ответил Маликульмульк (пальцы фрау Софи при этом от губ его не отлетели). — Я просто в растерянности… я не одет…
— Ну и что же? Вставайте, ради Бога… я же не знаю, где лежат ваши свечки…
Фрау Софи с совершенно детской непосредственностью потянула за край одеяла.