Рецидивист. Век воли не видать
Шрифт:
Ни один из зэков не подал голоса, все напряженно молчали, не зная, что последует за тирадой Старого.
– То-то! – разошелся дедок. – А вот еще посмотрите… – Старый взял Зинчука за волосы и оторвал его окровавленную голову от стола.
Бацилла испуганно ахнул, а Хряк, сидевший рядом, едва сдерживает возглас изумления – у Ключника напрочь отсутствовали обе ноздри – вырезаны до самой кости. Лоб трупа украшало большой игольчатый оттиск-клеймо – большая буква «В», а на щеках – «О» и «Р».
Бацилла суетливо присел от страха:
– Братва, как это, а? Где-ноздри-то? Только же на
А Старый, тем временем, продолжал потрясать клейменой головой Ключника с вырванными ноздрями:
– Ну, чем не корона воровская? Ты, Хряк, вечного вора – Ваньку Каина, зажмурил! – Старый аккуратно положил голову Каина обратно на стол и покровительственно хлопнул Хряка по плечу, по-старчески шамкая губами. – Да ты не кипишуй – он бессмертный. Его уже столько раз мочили – и не сосчитать.
Пока Хряк и сотоварищи удивленно хлопали глазами, Бацилла вновь заверещал тонким, давшим петуха голосом:
– А-а-а!
– Ты задрал уже… – чертыхнулся Хобот, но тут же умолк, не договорив.
Бацилла испуганно пятился назад. Одной рукой он мелко-мелко крестился, а другой, дрожащей, указывал на спину трупа: края раны от заточки стремительно затягивались. Буквально на глазах рана превратилась в красноватый шрам, который через секунду исчез без следа. Старый довольно фыркнул:
– Думал – дед фуфло толкает?
Мертвый Ключник вздрогнул и слабо пошевелился. Затем, тяжело вздохнув, он неожиданно резко поднялся со стола. Бацилла ойкнул, наткнувшись спиной на шершавую стену, и, скуля, словно побитая собака, сполз по стене на пол. Зинчук облегченно вздохнул и крутанул головой. Шейные позвонки громко хрустнули.
– С-сука! Как же больно всякий раз воскресать… – глухо произнёс бывший мертвец, оглядываясь по сторонам. Его единственный глаз недобро сверкнул.
Задержавшись на улыбающейся физиономии Старого, Каин, изобразив на залитом кровью лице некое подобие улыбки, больше похожей на оскал, тепло произнес:
– Гребаный Котёл, как же ты постарел!
Старый пораженно охнул, его немощные ноги дрогнули, и он осел на стул за спиной Зинчука.
– Так ты меня не забыл, пахан?
Каин утвердительно кивнул и подмигнул Старому уцелевшим глазом:
– После ностальгию обкашляем.
Каин развернулся к Хряку: Хряк старался изо всех сил выглядеть невозмутимым. Однако его взгляд бегал, он опускал глаза, стоило только его взгляду мельком остановиться на клейменой и залитой кровью физиономии вечного вора с вырванными ноздрями. Выбитый глаз Каина зиял окровавленным сгустком, и Хряк задницей чувствовал, что за этот глаз ему придется ответить сполна.
Каин молчал, и никто из матерых уголовников не решался заговорить с ним первым. В сгустившейся тишине слышно было лишь негромкое бормотание Бациллы, не перестающего осенять себя крестным знамением:
– Господи, сохрани мя от происков злыя нечистыя…
Чтобы не смотреть в единственный глаз ожившего мертвеца, Хряк принялся изучать наколки, проявившиеся в изобилии на голом торсе Каина. На груди был изображен раскинувший крылья, с саблями вместо перьев, орлан с железным клювом. Над головой орлана – большая корона. Орлан «сидел» на уродливом ожоге круглой формы, похожий на большое
– Молодец, Хряк, не обделался! – наконец произнес воскресший мертвец.
Хряк судорожно сглотнул – началось!
– Фрак с орденами хорошо рассмотрел[6]? – спросил Каин. – Если нет, окуляры протри – у тебя их пока что два!
– Я ж не в курсах был! Скажи, Хобот? – Хряк обернулся за помощью к Хоботу.
Но Хобот молчал, видимо, раздумывая, что предпринять.
– Ну, чё, сявки, все уверовали в вечного вора? – с торжеством в голосе, произнес Старый.
Каин покровительственно потрепал Хряка по щеке:
– А плевок у тебя знатный, Хряк! Считай, что Пряника и глаз я тебе простил…
Неожиданно с места вскочил молчавший все это время Фарух:
– Заткнет, наконец, кто-нибудь этого клоуна!
Хобот тоже подскочил со своего места:
– На перо его…
Каин резко взмахнул рукой: Хобот и Фарух кулями осели на свои места – в горле каждого из них торчало по острой заточке. Каин обвел тяжелым взглядом присутствующих в кабинете зэков:
– Еще предъявы имеются?
Зловещую тишину разбавляли лишь сучащие ногами и отходящие к праотцам Хобот и Фарух. – Тогда, босота, слухай меня внимательно: заложников освободить и по камерам!
Зэков из кабинета выдуло, словно холодным ветром. Каин подошел к креслу начальника тюрьмы, спихнул него ногой труп Хобота, уселся на освободившееся место и повернулся к Старому, даже не и думавшему уходить.
– Как ваще, Каин? – поинтересовался старик.
– Не хуже, чем последние лет триста…
***
В кабинете полковника Дрота профессор Подорожников, пребывая в легком помешательстве, вне себя от счастья крепко обнимал и полковника, и Ольшанскую, и даже вечно хмурого Самойленко. А на столе перед ними лежала груда похищенного с выставки барахла.
– Я до сих пор не могу прийти в себя! – сбивчиво тараторил Подорожников. – Так не бывает! Чтобы… все… все, до последней монетки… – Травников вновь схватил полковника за руку и энергично затряс. Вы спасли не только меня, вы спасли всю Российскую науку! Наша полиция – самая лучшая полиция в мире! Ура!
– Вениамин Тимофеевич, мне, конечно, лестно… – не стал скрывать Дрот. – Но благодарить нужно вашего протеже – Ключника…
***
Ольшанская ожидала появления Каина на том же месте в комнате для допросов. Входная дверь открылась, вошел Каин в сопровождении надзирателя. Выглядел он опять абсолютно нормально, словно, ничего и не было: каторжанские клейма исчезли, ноздри отросли, татуировки стали незаметны. Надзиратель ушел и закрыл за собой дверь. Завидев Ольшанскую, Каин добродушно и радостно улыбнулся и присел напротив.