Рецидивист. Век воли не видать
Шрифт:
– Ну вот, Ольга Васильевна, а вы не верили. В жизни всегда найдется место маленькому чуду.
– Маленькому? – воскликнула, не поверив ушам, Ольшанская. – Да вы сделали невозможное! Как вам это удалось, Зинчук? Как вы сумели освободить заложников и уговорить бунтарей разойтись по камерам?
– Ну… Я все-таки вор! Коронованный! И мое слово на киче – закон!
– А как же Хобот?
– А Хобот ссучился – продался за лавэ террористам. Так что правда, пусть даже и арестантская, была на моей стороне. А ведь у кого правда – тот и сильней!
–
– Зовите меня Ключником, Ольга Васильевна. Я привык. И лучше на «ты».
– Тогда и вы… ты меня – Ольгой, тоже на «ты»…
– Заметано!
– Я не буду тебе обещать, Ключник… Хотя уже и пообещала… Я постараюсь вытащить тебя из тюрьмы!
– А орден «за спасение особо важных шишек»?
Ольшанская непонимающе посмотрела на Каина, а затем фыркнула и рассмеялась.
– Ах, ну да: зачем мне орден? Я согласен на медаль! А если серьезно, ты заходи почаще… Ольга Ольшанская…
Ольшанская поднялась со стула и обошла стол. Остановившись возле Каина, она наклонилась и поцеловала его в щеку.
[1]Клифт – верхняя одежда (тюремн. жаргон).
[2]Каждый наколотый купол церкви – судимость.
[3]Фрак с орденами – традиционный набор татуировок арестанта, «официальный» мундир, покрытый регалиями, орденами, знаками чинов отличий (тюремн. жаргон).
[4]Портак, портачка, регалка, наколка, орден – татуировка (тюремн. жаргон).
[5]Колыцик, кольщик – человек имеющий большой опыт чтения и изготовления татуировок. Имеют большой вес в блатной иерархии (тюремн. жаргон).
[6]Воровские татуировки, нанесенные на теле коронованного вора в законе, можно рассматривать как некое сообщение, конституирующее социум. Сам вор в законе является в каком-то смысле лишь исполнителем установлений, зафиксированных воровскими наколками. Власть татуировок абсолютна, потому что за этим исполнением следит весь воровской мир. Фальшивые татуировки в этом мире невозможны, за них полагается смертная казнь. Социализация вора, его восхождение по служебной воровской лестнице происходит при безусловном выполнении абсолютно всех символических "приказов", содержащихся в тату. То есть в центре воровского мира – не президент, не отец, а свод воровских законов.
Глава 6
В бывшей «фильдеперсовой» камере Хобота нынче обитали новые сидельцы: Каин, Старый, Хряк и молодой парень-журналист, с приклеившимся к нему на киче погонялом Жорка-писатель, попавший в СИЗО «по подставе» – как любитель совать свой нос в чужие дела.
Кому-кому, а больше всего от подобной рокировки повезло Старому, который сидел за богатым столом, засыпанным развалом из дорогих деликатесов: нарезки из красной рыбы, копченые колбасы и заграничные сыры, креветки и омары, морепродукты, овощи-фрукты, пакеты с натуральными соками и прочие
Каин, развалившийся на нижней шконке рядом с дедом, со смехом наблюдал за его ухищрениями втолкнуть в себя столько еды, сколько он, наверное, весил сам.
– Слушай, Котел, а давай мы тебе вставные клыки закажем? – предложил он своему старому корешу. – Будешь, как молодой! Есть у меня на примете лепила-зубник.
– А давай! – махнув рукой, согласился старик. – Не думал я, что в конце жизни мне такой фарт подвалит! Хоть отожруся перед смертью! – Старый, размечтавшись, о сытой жизни, неожиданно подавился кусочком жесткой копченой колбасы и истошно закашлялся.
Каин, заржав в голос, участливо похлопал давнего приятеля ладонью по спине:
– Не части, зараза! Никто у тя хавчик не отымет! Если будет нужно – еще закажем! Если зочешь – из лучшей городской тошниловки притараканят! Так что жри осторожно, а то таким макаром, ты и до новых челюстей не дотянешь!
Хряк, тоже валяющийся на противоположной нижней шконке с закрытыми глазами, приоткрыл один глаз и бросил незаметный беглый взгляд на вечного вора. А над ним, на втором ярусе, что-то безумно быстро строчил в блокноте Жорка-писатель.
Старый откашлялся и довольно просипел:
– Барно с тобой корешиться, Каин! Козырный ты…
И Старый вновь принялся поглощать деликатесы, хотя его ппузо и раздулось, словно он находился на девятом месяце беременности. Каин изумленно покачал головой: И куда в него столько лезет? Но приставать к деду не стал – пусть жрет, сколько хочет. Вместо этого он толкнул вновь закрывшего глаза и отвернувшегося к стенке Хряка.
Хряк слегка вздрогнул, открыл глаза и настороженно посмотрел на бессмертного вора.
– Хряка, а ты чего не лопаешь? – поинтересовался Каин с подвохом. – Все щимишься по углам, как неродной! В себя, что ли, до сих пор не пришел?
Хряк молчал, стараясь не встречаться взглядом с неуязвимым паханом.
– Менжуется он, бугор, – пояснил, чавкая, Старый. – Ты-то человек са-а-а-всем не простой!
– Да обожрался я уже дармовым хавчиком, – попытался отмазаться Хряк, – с непривычки пузо крутит.
– Не свисти, босота, – вывел его на «чистую воду» старик, – маялся бы пузом – с параши б не слезал!
– Он прав? – спросил сокамерника Каин.
– У меня твоя рожа клейменая с вырванными ноздрями до сих пор перед глазами стоит! – прорвало смотрящего.
– Не мандражируй, арестант, – успокоил его Каин, – я ж прилюдно сообчил почтенному обчеству, что ты прощен. Ты ж волю сходки исполнял – все по закону, который, кстати, я выдумал… Или, как сейчас это модно трепать – разработал и внедрил.
Старый сипло засмеялся, брызжа по сторонам слюной и крошками:
– Законотворец ты, выходит, Каин!