Реинкарнация и…
Шрифт:
Прушинский мигом растворился в листве, а Брумель, в тяжелых думах, прислонился к шершавому стволу. Рои черных мыслей мучили президента банановой рощи. Все стремятся набить ненасытные утробы, а кто понаглее – спихнуть главу республики с теплого места. Впрочем, все джунгли таковы. Ему подумалось даже, что Христос указал неверный путь, вознесшись голым на верхушку высочайшего древа. Брумелю часто приходили крамольные мысли о Христе. Вслух о них не скажешь, но герцог все больше убеждался в ложности Учения. Плохо быть голым в сезон дождей. Неудобно, отвратительно
Брумель потянулся в нежной пахучей травке и, не боясь свалиться, несколько раз повернулся с бока на бок. Как хотелось устроить жилище на земле, но нельзя – табу. Президент мигом лишится власти, – нарушь он Великое Учение.
Послышались хруст веток и смачное чавканье. Брумель внимательно проследил за колыхающимся подлеском, – ломая валежник и непослушные ветки, шёл Прушинский. Он доел манго, и, на глазах у притаившегося президента, впился во второй. Он еще не успел проглотить истекающий ароматным соком кусок запретного плода, как карающая рука закона больно ухватила за жирный волосатый загривок.
– Сколько можно повторять? – трясла крепкая власть пройдоху. – Не жри чужого!
Но граф попался не впервой и, как всегда, понадеялся на свою примитивную хитрость и наглость. Впрочем, больше не на что было надеяться. Не на мощь же своего живота, дряблые ноги и руки.
– Я не ел! – возмущенно защищался обжора. – Лишь надкусил обещанный манго. Вот остальные, держи.
Он протянул оставшиеся три плода и запустил зубы в надкушенный.
– Это – все?! – опешил Брумель и оценил купеческую службу подчиненного крепкой затрещиной.
Прушинский шмыгнул под куст переваривать обидную президентскую милость и манго.
Гнев герцога испарился вместе с битым министром, но тревога осталась. Даже ароматный манго не подсластил мрачный настрой. Завтра – президентские выборы. Он с Прушинским так налегали на бананы, что все глядели на него косо. Чтобы переизбрать его на новый срок, необходимо чудо. Чудо?! Так, так, так… Чудесная догадка осчастливила лицо президента. Уверенность, готовность к предвыборной борьбе мигом смели тревогу, преобразили Брумеля.
– Эй, Прушинский, вылезай, – крикнул он под куст.
– Нет дураков, – осторожничал граф. – Опять лупить будешь.
– Не бойся, вылезай. Дело есть.… Да побыстрее, а то действительно поколочу.
Граф вылез из-под колючего убежища и услышал планы предвыборной кампании герцога. Он тихо нашептывал хитроумные замыслы в любознательное ухо собеседника, – соперник не дремлет. Плутоватый сообщник согласно кивал и похохатывал…
На большой поляне собралось все племя. Председатель Мао поносил во всю доступную ему силу ораторского искусства президента. От недостатка слов
Власть Брумеля таяла на глазах, ничто не давало шансов сохранить президентское место. Мао же не видел больше соперников, чуял, как открываются перед ним банановые закрома и сладкий дурман власти над лесным царством. Опьяненный успехом, он расписывал блага своего будущего президентства. Избиратели купались в банановых грёзах.
Брумель только иронично пофыркивал, но, наконец, терпение лопнуло:
– Хватит чушь молоть! – прорычал он. – Столько бананов не растет в нашей роще, а аппетит Мао покрепче моего.
Мао сразу перестал выпячивать грудь и толстый живот – доказательство ненасытности.
– Но я хотел сказать не о никчемных бананах, а о сокровенном завете предков – об Учении, – Брумель грозно вскинул суковатую дубину – символ власти, призывая к спокойствию. – Мы должны чтить предков, ибо от них наши славные имена, но ещё больше обязаны почитать Учение, ибо оно Богом даровано праотцам нашим.
– Тихо, – прорычал он.
Недовольное племя нехотя успокоилось. Никто не желал отведать крепкого букового скипетра. Но в мыслях решили передать буковую погонялку на следующий год Мао. По крайней мере, сейчас он обещал бананы, а не тумаки.
– Учение говорит, – продолжал Брумель, – за грехи наши разгневался Господь. Он прислал к нам Христа, и Тот учил нас искуплению грехов, Сам был примером жизни праведной. Учил не скрывать грехов – и оголил тело. С тех пор мы не знаем лживых одежд. Учил быть ближе к Богу – и взлез на высочайшее дерево, а по нему вознесся на небеса. С тех пор наш дом – дерево. Но больше нет у лесных исполинов крон, упирающихся в небо. Вот мы и обречены искупать грехи между землёй и небом. Время искупительных страданий не было напрасным, – мы прощены и можем возвращаться на, давшую жизнь праотцам нашим, любимую землю.
Гул негодования поднялся над толпой. Только одно может существовать наказание за столь великое кощунство – смерть. Как он мог звать от чистых небес на грязную землю?! Разъяренная безликая масса, в фанатичном порыве, плотно обступила Брумеля.
Президентский скипетр больше не страшил борцов за веру.
– Христос вернулся! – ошеломил обезумевшее племя герцог. – Он поручил мне вести вас на землю.
– Ты лжёшь! Лжёшь! – рычали озверевшие фанатики.
Когтистые руки вновь потянулись к президенту.
Мятежный правитель умело держал свой народ в страстном порыве, но не давал фанатичному накалу дойти до взрыва. Герцог и сейчас остановил бешеные глаза, жадные руки, брызжущие слюной и ненавистью рты:
– Он обещал явиться по зову моему.
– Если хочешь жить, – зови скорее! – выразил общее нетерпение и недоверие Мао.
– Да, да… мы долго ждать не будем… быстрее, быстрее! – роптало собрание.
– Позор, позор! Разве можно Сына Божьего торопить?! – стыдил президент лесных граждан.