Рэкетиры никому не нужны

Гастелло Николай

Не очень молодые и обрюзгшие или высушенные лагерным туберкулезом авторитеты тоже попадались. Но их братва почему-то укладывала в глубине, не на видных местах, словно стесняясь плохой физической формы покойников.

Следователь в оперативной группе оказался мне знаком. Мы с ним вместе были на учебе в институте Сербского. Это были просто две недели отдыха. И красивая девочка-психиатр с волнительным именем Злата, которая курировала наши курсы. Но попробовать подружиться я с ней так и не решился. Да и Алиса тогда уже занимала почти все мои мысли и чувства. Может, это был последний шанс не попасть под ее полное влияние. Но не решился. Я не смог вспомнить имя этого парня. Поэтому, собрав все силы, активно, как со старым и добрым знакомым, с ним поздоровался. И с завистью посмотрел на раскладной стульчик, на котором он сидел.

Рюриков явно был слишком авторитетный жулик при жизни, чтобы силами

района поднять такое дело. Это внушало оптимизм. Значит, через три-четыре дня дело заберут в город, а может, и раньше, то есть прям сегодня. Особенно если появится шанс на раскрытие. Хотя шансами тут и не пахло. Где это видано, чтобы убийство криминального авторитета было раскрыто. Их начнут раскрывать очень скоро, когда братва уже окончательно потеряет свою доблесть и окончательно утонет в буржуазной сытости и корысти. Когда бабки и кокос окончательно лишат движение романтики и справедливости. Но тогда на кладбище мне, простому районному следователю прокуратуры, дело казалось абсолютно безнадежным. А еще меня знобило, продувало и дико хотелось спать. Ну и тошнило, конечно. В аду есть специальное место, где мучаются ответственные дежурные, которые посылали за больными после вчерашнего следователями «козлов» с мощными рессорами для доставки командиров по пересеченной местности к месту танкового сражения.

Обстановка на месте преступления была напряженная. Подчиненные Евсеева без оптимизма бродили по округе, разыскивая гильзы в октябрьской грязи. Оружие киллер, или киллеры, тоже не сбросили, что было странно, но было. Евсеев стоял, широко расставив ноги, боком к генералам, чтобы не пропустить ни одного движения высокого начальства. Поза была очень мужественная, он явно позировал пустоте, на всякий случай, если генералы решат отвлечься от направления, где появится замминистра. А за оградой, шагах в двадцати, несколько бабушек внимательно следили за работой группы, очень всех нервируя. В особенно трудном положении оказался судмедэксперт. Он стянул с задницы убитого спортивные штаны с лампасами. Потом судмедэксперт закурил сигаретку, видимо, собираясь с силами. Ему предстояло измерить температуру убитого, а для этого надо было вставить в его задний проход огромный градусник. И при этом не шокировать бабушек. Этот судмедэксперт много курил. Он был в бригаде во время моего первого, еще не самостоятельного дежурства по городу. И вытаскивал сигареты из карманов убитых как из своих собственных. По одной. И никогда не забирал все. Мне показалось, что это какой-то эзотерический ритуал. После пятого вызова я привык. Сейчас бы вообще не заметил. Судмедэксперт заслонил собой от бабушек Рюрикова и попытался вставить ему градусник, не переворачивая покойника на живот. Это было не очень продуманное движение. Градусник издал жалкий звук и сломался. Из него вытекла большая капля ртути и упала на мокрую траву. Это отвлекло меня немного от болезни, голода и холода.

– И что теперь будешь делать? – с искренним любопытством поинтересовался я. Судмедэксперт вздохнул. Приложил руку в резиновой перчатке к голове Рюрика и уверенным тоном продиктовал:

– Температура тела определена тактильным методом и соответствует температуре окружающей среды. Сколько у нас сейчас?

– Когда из дома выходил, было девять, – ответил Евсеев.

– 12 градусов, – очень уверенно продиктовал судмедэксперт. В конце концов патологоанатомы – единственные врачи, которым не возражают пациенты.

В это время у меня за спиной началось мощное, хорошо организованное шуршание милицейскими плащами. Замминистра. Это не моя война, а раздраженная прибытием ненужных начальников рожа – моя. И поэтому я отошел немного в сторону. И стал просто зрителем, с удовольствием наблюдая удивленные лица судмедэксперта и моего знакомого следователя, чье имя я не помню. Их явно не предупредили. Впереди шел целый генерал-полковник милиции. За ним – три генерала и много просто полковников. Генерал-полковник безошибочно пожал руку Евсееву и еще двум оперативникам, которые не успели слинять. Это мы уже видели. Типа я не всегда был большим начальником. Я ваш. Я простой опер. Сыскарь. Сыщик. Понты, короче. Но вполне уважаемые понты. Замминистра задумчиво посмотрел на застреленного Рюрикова. Покачал головой. Я представил, как он сейчас скажет: «Да, постарел Рюрик». Или: «А я ведь тебя предупреждал, Рюрик». Но замминистра немного помолчал и как-то по-домашнему вдруг произнес:

– Уходит эпоха…

Развернулся и ушел. А за ним ушли, затаптывая последние следы, три генерала и много полковников. Евсеев сразу повеселел. И засобирался в отдел. Откуда-то из глубины могил появился местный оперуполномоченный Игорь Севастьянов, известный абсолютно всем как «Сева». У милиционеров чуйка на начальство природная. А Сева

был на голову всех в этом деле круче, потому что до работы в милиции закончил военное училище. И даже командовал разведвзводом где-то в Средней Азии, если не врал. Поэтому умел маскироваться на местности потрясающе. Начальство в его сторону смотрело, а его не видело. Почти никогда.

– Милицейская субординация никуда не годится, – сходу заявил Сева. – Если бы армейский генерал-полковник до простого народа снизошел, то одних генералов было бы штук пятнадцать. А уж старших офицеров…

Отвлекающий маневр не удался. Евсеев, хоть и был благодушен в связи с отбытием начальства, но не рассеян.

– Ты где был? Тебя вызывали.

– Так точно. В 7.36. А мне дороги – час пятнадцать. И тут пешком от электрички. Я же сразу сюда....

В вопросах прибытия и дислокации Сева был неуловим. Евсеев понимал, что минут тридцать Сева где-то потерял, но ловить его на таких мелочах было бессмысленно. Сева обошел вокруг Рюрика и очень искренне, с интересом спросил судмедэксперта:

– Убит?

Судмедэксперт ничего не ответил. Наверное, он решил, что Сева – придурок. Это на самом деле было не так, но очень похоже.

Группа закончила. Я искренне жал руку дежурному по городу следователю, имя которого не смог вспомнить, за то, что он сам дописал протокол, а не соскочил в мою пользу. Явно ботан. Он мне еще тогда сразу не понравился.

От холода я захотел есть. Ноги меня почти не держали, и я нашел какую-то ограду покрепче, из черного мрамора, и облокотился на нее, чтобы как-то дожить до окончания следственных действий. Судя по портрету и рисунку из колонны больших американских машин на обелиске, мраморное строение было посвящено какому-то старомодному авторитету, который первый раз сел еще при Сталине – не подумайте, что политический. Я пытался отвлечь себя от полного обессиливания, внутреннего озноба и пронизывающего ветра, которого еще недавно не было, мыслями о том, что бы я сейчас съел. Яичницу с колбасой или сразу борщ. Но мысли не могли никак собраться. Но вообще, осмотр места преступления – самое веселое в расследовании убийств. И не потому, что тут собрались циники. А потому, что всем немного не по себе. Даже тем, кто себе в этом никогда не признается и вроде даже ничего не чувствует. Защитная реакция. Но сейчас было невесело. Все замерзли. И всем надоело искать эти гильзы. Их могли вообще унести с собой. Раз ствол не сбросили. Может, и гильзы подобрали. Или, вообще, револьвер. Калибр и форму все равно узнаем только завтра утром, когда вытащат из Рюрикова пули. Пришел эксперт-криминалист, парень без отпечатков пальцев, потому что при работе с реактивами не надевал никогда перчатки и давно сжег себе все рисунки. Он осматривал следы протектора правее от входа, которые почему-то не раскатали протекторы генеральских машин, – наверное, ждали замминистра, и генералы поменьше на территорию кладбища не въезжали. Там стояли две какие-то большие иномарки. Пока это ничего не значило, мало ли иномарок может быть на кладбище, где только свежих братковских могил штук двадцать. Надо проверить надгробия, может, у кого-то годовщина, подумал я и сразу забыл. Но все равно, как скоро стало понятным, не пригодилось бы. Приехала труповозка забирать Рюрика. Когда его положили на носилки, на грязной осенней земле осталась большая капля ртути.

– Тут еще и ртуть, – воскликнул совершенно изумленно Сева и с видом знатока по элементам шестого периода периодической таблицы Менделеева наклонился над жидким металлом.

– Это основная версия. Отравление парами ртути. Ты, кстати, не надышись там, – сказал я, раздраженный трогательным удивлением опоздавшего на место Севы. Сева отскочил от капли ртути и некоторое время пытался понять, где уже можно дышать. И на первом же выдохе произнес:

– Ты гонишь.

– Нет. Пытались отравить парами ртути. Потом заколебались и застрелили.

Сева понял, что он не умрет, но на всякий случай сделал несколько мелких имитаций плевков через левое плечо.

– Гильзы не нашли? – откуда-то опять нарисовался Евсеев, который, по-моему, уже уезжал в отдел. – Из главка звонили, спрашивали, где гильзы. Где гильзы?

– А может, их злодеи с собой унесли? Мы все обыскали, – уверенно заявил Сева, который даже не пытался искать презренную латунь. Евсеев посмотрел на своих замерзших сотрудников. Оглядел место, где недавно лежал Рюрик. Зачем-то посмотрел на вершины деревьев. Подозвал одиноко стоящего на дорожке подполковника. Это был легендарный на всю Москву участковый Семенов. Он проработал участковым 30 лет. Не заработал ни одного выговора, не был лишен ни одного отпуска и ни разу в жизни не вынул пистолета. Ни из кобуры не вынул, ни из сейфа. А когда разрешили давать участковым за выслугу подполковников, он сразу им и стал, минуя майора, из капитанов.