Рэкетиры никому не нужны

Гастелло Николай

– А нет ли у тебя еще одного бутерброда? С чем-нибудь?

– Бутербродов нет. Чай, кофе хочешь?

– Хочу.

– Сейчас попросим девочек из отдела по несовершеннолетним. У них всегда есть печенье.

– Не надо печенья. Я после сладкого могу слона сожрать.

– Это да. Все детство нас пугали: не ешь сладкого, аппетит пропадет. А он пропадает от сковородки жареной картошки. Потерпи два часа и пойдем обедать в «Узбечку». Город по колено в крови. Видишь, суета какая.

– Вижу. Давай пока кофе. И я готов начинать допрашивать. Есть кого?

– Есть. Труп обнаружен гражданкой Забелиной. А она сообщила уже охраннику. Забелина – это…

– Я

помню, кто это. Давай одного охранника.

Евсеев кивнул. Никто не хотел видеть Забелину.

Два ее сына лежали на кладбище рядом, прямо на центральной аллее. Она растила их одна. Возила в секцию бокса, чтобы без отца они могли вырасти мужчинами. Они и выросли. Борзые и храбрые. Стали основными в одной из московских группировок. Их могилы были врублены в асфальт в прошлом году. Старший был мой ровесник – когда его убили, ему было 23 года. А младшему было 21, он погиб через 4 месяца. Их так и похоронили рядышком. Были очень пышные похороны. Я хорошо представляю, как братва подходила к женщине, пацаны солидно произносили слова соболезнования, передавали деньги. Тащили десятками огромные венки. А потом мать осталась одна. Она ходила по району сгорбленная, как столетняя старуха. А было ей сорок пять лет. Но потом что-то с ней произошло. Она выпрямилась, надеюсь, от безумия, походка стала ровной, шаг – четким, движения – резкими.

С открытием кладбища она каждое утро приходила навестить своих сыновей. В любую погоду, в дождь или в снег, каждый день там убиралась. Потом садилась на лавочку и завтракала. Рассыпала остатки хлеба птичкам и шла на выход навстречу первым посетителям. Холодная, прямая, всегда в черном толстом платке.

Сегодня утром она пришла, как всегда, к открытию. Прошла мимо через перекресток, где лежал убитый Рюриков. Совершила свою тихую тризну. А на обратном пути сказала охраннику: «Там лежит». И ушла. Охранник пошел посмотреть и обнаружил тело Рюрикова. Мне совершенно не хотелось ее допрашивать. От одной мысли, что я не увижу в ее глазах безумия, мне становилось не по себе. А искать ее и приглашать на допрос с помощью милиции было каким-то особым кощунством. Да и толку. Нашла и нашла. А вот к охраннику было много вопросов.

В те годы только начиналась эпоха частных охранников в брендированной форме и обязательно с фирменными шевронами. Все охранялось двумя видами бойцов. Пенсионеры в чем попало и пенсионеры в камуфляже. Иногда они были не пенсионеры, но очень похожи на тех, кто всегда пенсионеры. А объекты покруче охраняли милиционеры в свободное от службы время. Но крутых объектов на нашей «земле» не было.

Охранника привел Сева. Это его люди. Каждый уважающий себя и власти ночной сторож на московских кладбищах с удовольствием сотрудничал с местным розыском. Именно – с удовольствием. Я подозреваю, что это было не только в 90-е. Мне кажется, эта трогательная традиция уходила корнями во времена Гиляровского, который не хотел историей о кладбищенских сторожах портить аппетит своим читателям.

Охранник оказался высоким мужиком в поношенной брезентовой штормовке и культовых туристических ботинках. Они на туристическом сленге в Союзе звались «полуторные вибрамы» или «вибрамы ВЦСПС». Для меня так и осталось загадкой, почему они именно ВЦСПС. И какое отношение имеет союз профессиональных союзов к туризму?

К ботинкам у сторожа был нос, как у французского актера, и кадык какого-то невероятного размера, как у двужильного геолога, после экспедиций с участием которого у северных народов рождаются высокие

дети с нехарактерной для этих народов мощной алкогольдегидрогеназой.

Я вспомнил охранника. Он стоял при входе на кладбище. Его с остальными сотрудниками держали немного в стороне, чтобы не попался на глаза замминистру.

Сева привел охранника на закланье, переполненный невероятной эмпатией к его судьбе. Он хлопал его по спине, придерживал его за рукав, чтобы охранник чувствовал, что здесь он не одинок в своей судьбе, постоянно улыбался и даже положил ему руки на плечи, когда охранник сел.

– Андрей Николаевич дежурил в эту ночь на кладбище, всегда готов помочь следствию, – это прозвучало даже трогательно. – Да, Андрей Николаевич?

– Если что-то в моих силах, то несомненно, – ценя каждое произнесенное слово, произнес охранник. Я сразу понял, что передо мной, скорее всего, бывший преподаватель и точно нарцисс. Это неплохо. Нам все пороки годятся, лишь бы знать про них.

– Люблю смотреть, когда ты работаешь, – непонятно к чему процитировал Сева, неточно и очень радостно обращаясь ко мне из-за спины охранника. В кабинет вошли Гоша со стажером. И громко уселись рядом с Севой. За спиной у охранника становилось неуютно.

Охранник всем своим видом показывал, как важно для человека иметь высокое мнение о себе в любых обстоятельствах. Другими словами, как важно нести себя высоко, даже если ты алкоголик. Он сидел нога на ногу и несколько томно смотрел в мою сторону. Не на меня. Это лишнее. По направлению. Ожидая, когда все эти люди увидят в нем, прежде всего, неординарную личность и только потом – охранника, который пустил ночью за деньги, причем очень небольшие, скорее всего, две иномарки с бандосами. То, что это было именно так, я практически не сомневался. Был небольшой шанс, что его напоили и он мирно спал в сторожке, когда кончали Рюрикова. Для следствия этот вариант менее интересен. По всей стране тогда спали охранники и медсестры.

– Андрей Николаевич, расскажите, как вы обнаружили труп сегодня ночью?

– Я не хожу обычно ночью по кладбищу, – важно сообщил охранник, – только летом иногда. Очень упорядочивает мысли.

Если бы он видел, как беззвучно смеются опера у него за спиной, то, наверное, мог обидеться. Хотя нет, нарцисса обидеть невозможно.

– Да, это было утром… А ночью ты взял денег и пустил две машины с бандитами, которые застрелили криминального авторитета. А ты в это время сидел в сторожке и бухал. Еще недавно ты был нормальным человеком. Геологом. Преподавал в «Горном». Песни пел у костра про изгиб гитары и дым костра. А теперь допился до такого состояния, что на тебя смотреть противно. И дышишь сейчас на меня свежей алкашкой и перегаром одновременно. И так от тебя воняет уже не один год каждый день. А где-то твоя бывшая жена, твой ребенок уже взрослый. И когда ты сдохнешь от пьянства, жена заплачет обо всей своей жизни, которую ты погубил, а твой взрослый ребенок похоронит тебя и никогда больше не вспомнит, – не сказал я.

– Да, это было утром… Как вы обнаружили труп?

– Я открыл кладбище и запустил нашу постоянную посетительницу. И потом пошел варить кофе. Я день начинаю с кофе. У нас есть конфорка…

Я понял, что сейчас нанесу ему тяжелые увечья, возможно, несовместимые с общественной моралью.

– Андрей Николаевич, давайте к делу…

– Я предположил, что вам нужны подробности, – он был явно разочарован низким уровнем следствия. – Когда наша постоянная посетительница уходила, она ко мне обратилась....