Рекорд
Шрифт:
Маргарита Юрьевна снова всплескивает руками и восклицает:
— Как же так, как же так!
— Простите, мы торопились, у нас важные обстоятельства, — оправдываюсь я.
Она быстро вытирает глаза, крепко меня обнимает.
— Я знала. Так и знала. Как тебя увидела, сразу все поняла.
Это так лестно, что мои щеки начинают пылать от удовольствия.
— Не читай то, что про Тима пишут, — говорит она мягко. — Он у меня хороший. Всегда поможет. Да, звонить забывает, но я сама пару раз в неделю набираю — это не проблема. Когда бывает в
— Мы? — переспрашиваю я, слегка сбитая с толку.
Маргарита Юрьевна кивает и кладет ладонь на мой живот.
— Какой срок, если не секрет?
О нет.
Тим, я тебя убью.
В зал я выхожу в паршивом настроении и с глазами на мокром месте. Мне приходилось бывать в самых разных ситуациях — было страшно, сложно, больно, обидно. Я годами жила с чувством стыда за то, что лежала в клинике и нуждалась в помощи психиатра. Ненавидела себя за панические атаки и за то, что не смогла с ними справиться.
Однако сказать свекрови, которая уже настроилась в самое ближайшее время нянчить внуков, что их нет даже в планах, оказалось сложнее всего. Потому что Маргарита Юрьевна мне очень нравится. А еще, наверное, потому, что ее представления о нашей с Тимом семье ошибочны, хотя и желанны. Разговор получился теплым, но таким скомканным, что чувствую себя разбитой.
Тим, твою мать. Ти-им! Ар-р. Надо было тебе самому тащить сюда задницу и сообщать своей матери, что нет никакой беременности.
Маргарита Юрьевна сделала вид, что не расстроилась. Она взяла себя в руки слишком быстро и так старательно притворялась, будто все замечательно, что я чуть не солгала ей. Просто что потом делать-то? Где взять младенца?
Меня словно ножами искололи ее улыбки и причитания.
«Ну и ладно, ничего страшного. Когда-нибудь решитесь, когда-нибудь все будет, если захотите. Какие ваши годы! В мое время все старались рано родить, а сейчас время другое…»
Наверное, ей хотелось поверить, что сын окончательно оправился. Что после поездки в столицу Тим стал другим, что я смогла перезагрузить и изменить его. Все мы хотим верить в чудеса, однако правда в том, что ни один человек не может изменить другого. В наших силах лишь вдохновить партнера на перемены, но только если он сам готов вдохновиться.
Я не сказала Маргарите Юрьевне «никогда». Новый врач заверил, что не видит причин, почему в будущем я не смогла бы иметь детей. Тысячи людей по всему миру живут с паническими атаками, учатся их контролировать и вести обычную жизнь. Главное — не игнорировать проблему. Моя беда нажитая, ее невозможно унаследовать. И в моих силах подарить своим детям прекрасное детство, защитить их от угроз, любить всем сердцем. Наверное, у меня получится сделать их счастливыми. Когда-нибудь.
Мне хочется выпить кофе и съесть что-нибудь сладкое. Большое! Максимально калорийное. Благо я в самом подходящем для этого месте.
Пару минут рассматриваю витрину. Яркие цвета, манящие ароматы — десерты аппетитные, сложные, на любой вкус. Поедаю глазами. Но, так и не выбрав ничего нового, решаю остановиться на том, что любила в детстве.
— Добрый вечер, я бы хотела «Наполеон» и капучино.
— Два «Наполеона» и два капучино. Я заплачу, — раздается за спиной голос сестры.
Он звучит в ушах так естественно и привычно, что в первую секунду я невольно улыбаюсь. Но уже на второй резко оборачиваюсь.
Юляшка стоит в полуметре. Короткое красное платье, длинные распущенные волосы и знакомый аромат ее любимых духов. Она показывает кассиру два пальца и протягивает карту.
— Нет, так не пойдет. Давай я все же сама заплачу, — говорю вместо приветствия, поспешно копаясь в сумке. Руки подрагивают, я была не готова.
Не сейчас.
— Поздно! — истерично-радостно восклицает Юляшка, уже прикладывая карту.
Холодею.
Кафе забито процентов на девяносто, и нам не удается найти укромный столик. Приходится сесть в центре зала, на виду у всех. К счастью, здесь приглушенное освещение, дополненное зажженными свечами.
— Что, молчишь? — констатирует Юляшка. — Правильно, лучше молчи.
— Не знаю, с чего начать. — Сцепляю пальцы.
Мне так жаль, что я расстроила сестру и маму. На Шилова — плевать. Если в его мертвом сердце и есть что-то, что заставило бы сочувствовать пропавшей полубезумной падчерице, для меня это не важно. Но мне жаль. Ужасно жаль, что я заставила родных почти три недели так сильно за меня переживать.
Юляшка вздыхает и, поймав мой взгляд, ставит перед фактом:
— Это был мой красавчик с израненной душой. — Она берет зубочистку, ломает напополам.
Пару раз я моргаю, прогоняя слезы стыда и раскаяния. Подбираюсь, прищуриваюсь. Маргарита Юрьевна с ее пахнущими корицей обнимашками и невинными мечтами о розовощеком младенце сбила меня с толку. Я успела позабыть, что у нас дома совсем иная форма «душевных» отношений.
— Я тоже по тебе ужасно соскучилась, — говорю насмешливо, скрещивая руки на груди и закатывая глаза.
Юляшка тут же отзеркаливает мою реакцию.
Милая девушка приносит капучино и десерты, аккуратно расставляет их на столе.
— Приятного аппетита! — лепечет она, зажигая свечку. Следом перед нами оказывается тарелочка с моти. — Это комплимент от «Брусники», наш новый десерт. Обязательно попробуйте!
Мы с Юляшей доброжелательно улыбаемся и искренне благодарим за заботу. Едва официантка уходит, взгляды снова скрещиваются, как шпаги.
— При чем здесь «соскучилась»? Я просила тебя об одном — не связываться с этим парнем. Не трогать его. А ты что сделала? Выскочила за него замуж! — Сестра наклоняется ко мне, взгляд пронзительный.