Рекорд

Вечная Ольга

— Ты сама его бросила, когда он продул заезд год назад. — Я почему-то не решаюсь называть Тима по имени. — И попыталась вернуться к Смолину.

— Ах так?! — Юляшка начинает задыхаться от возмущения. — Я с тобой… а ты… неблагодарная предательница! Я искренне поделилась с тобой, что ошиблась. А ты взяла и воспользовалась этим, увела у меня парня! Самой-то нормально?

Я вспоминаю все те ночи, которые провела рядом с Тимом, запрещая себе даже мечтать о большем. Как пресекала, боролась. Но не уходила на диван. А могла

бы уйти.

Должна была.

Говорю неуверенно:

— Все было не так.

— С удовольствием послушаю, как именно. — Юля фыркает. — Бессовестная, подлая шлюха.

Что ж, справедливо. Вздыхаю и тру виски.

— Я пыталась бороться. Долго. Но не смогла удержаться. Прости меня.

— Что?

— Прости меня.

— Ты не могла бы повторить погромче? — Ее голос наполняется уничтожающим сарказмом.

Я вздергиваю бровь, а Юля демонстративно тычет пальцем себе в ухо, словно призывая прокричать на всю «Бруснику», какая я ужасная сестра.

Ее жесты, мимика, язык тела — все это начинает раздражать. Чувство вины медленно испаряется.

— Юль. Ты мне двести раз повторила, что Тим плохой и что связаться с ним может только полная дура. Между вами все было кончено окончательно и бесповоротно. Я помню про все красные флаги и, поверь, не считаю его принцем. Так получилось.

— Я поражена уровнем твоей подлости. Ну и сестренка у меня.

— Ты знаешь, складывается ощущение, — обороняюсь мгновенно, — будто злишься ты из-за того, что он снова на пике популярности. Но уже не с тобой.

— Какой бред.

— Тебе всегда хочется чужого. С самого детства ты завидовала всем вокруг, причем кому надо и не надо! Боже, у тебя будто напрочь отсутствует собственное мнение! Если раньше ты копировала прически и одежду, то теперь мечешься между мужиками! Ты же сама бросила Смолина, когда у того сломалась тачка перед гонкой. Потом так же кинула Тима, когда у него не задался сезон. Ты любишь только тех, кого одобряет общественность. А так нельзя! Тим не был тебе нужен еще в середине лета, ты вообще в Москву переехала. Но едва стало известно, что мы поженились, угадайте, кто прилетел первым рейсом?

Юля цепенеет. Потом берет десертную вилку и начинает есть торт. С таким аппетитом, будто неделю голодала. Запивает капучино. Ее губы дергаются, и у меня разрывается сердце. Я смотрю на нее. Долго смотрю. Ну что я за дрянь!

— Прости, — шепчу. Поднимаюсь, обхожу столик и присаживаюсь на корточки рядом с сестрой. — Прости, Юляш. Я дура. Я такая жестокая дура.

Она продолжает есть. Над ее верхней губой пенка от капучино. Я вздыхаю и кладу голову Юле на колени. По фигу, кто что скажет.

Так было в детстве, когда мы с папой возвращались вечером с тренировок или соревнований — заряженные, счастливые. Обсуждали взахлеб события. Юля слушала и всегда молчала. Мы не брали ее, у нее не получалось. И когда я замечала,

что сестра грустит, то приходила к ней в комнату и предлагала вместе посмотреть очередной ее любимый дурацкий сериал, который на дух не переносила. Мы родились в один день с разницей в несколько минут. Росли в одной семье, обе обожали отца и по-своему старались ему понравиться. Юля всегда стремилась выйти замуж за чемпиона, а я хотела стать чемпионом сама.

Мы были разными, но при этом дружили. И от мысли, что я потеряю сестру навсегда, становится невыносимо тяжело. Глаза наполняются слезами.

Молчим с полминуты, потом я снова смотрю на Юлю снизу вверх. Она упрямо повторяет:

— Это был мой красавчик с израненной душой. Я его первая присмотрела.

— Я его очень полюбила.

Встаю и возвращаюсь на свое место, давая ей время обдумать услышанное.

— Тима? Полюбила Тима? — Юля вытирает губы салфеткой, роняет ее, наклоняется, поднимает. Пялится на меня исподлобья, как на дурочку. — Прям полюбила? Как Сашу?

Саша — это мой бывший парень из универа.

— Боюсь, что сильнее. Мне все равно, каким он приедет в заезде, понимаешь? Он уже для меня лучший.

Мы глядим друг на друга. Юля вздыхает:

— Сочувствую, систер.

Я пожимаю плечами.

— Агаев жить готов в гараже. Я сто раз его высмеивала: купи уже дом на колесах с отсеком для тачки, будет тебе зашибись. Вижу, он так и сделал по итогу, — ухмыляется она. — И говорит Тим только о тачках. Тачки-тачки-тачки… Хотя ты ж тоже это все любишь… — Юля стреляет глазами в пол. — И все же зря ты.

— Тебе очень больно?

Я беру вилку, режу ребром свой десерт. Сестра молча наблюдает за моими действиями.

— Я ему вообще-то писала, — произносит она. — Тим меня заблокировал. Думала: ну надо же какой обидчивый! А он, оказывается, женился. Могла бы предупредить. Такие новости про сестру и бывшего парня узнавать из ролика в интернете…

— Мне жаль. Как мама?

— В Португалии отдыхает, там бархатный сезон. После твоей выходки ей нужно было прийти в себя. Ты всегда была непредсказуемой. Шилов сказал, что ты сбежала с парнем, не подписав доверенности. Мы и злились, и все равно переживали, боялись, что этот хрен неизвестный тебя доведет и бросит где-нибудь. Я… сообщила маме, что ты нашлась в Красноярске.

— Понятно.

— Как ты, кстати? — Юля стучит пальцем по виску.

— Хорошо. Он… заботится обо мне. Не допускает… перегрузки нервной системы. Успокаивает.

— Агай? — Ее брови ползут вверх.

— Да.

Она хмыкает.

— Может, у гребаного Тимофея Агаева тоже есть чертов близнец, и ты сейчас не с тем братом, с которым была я.

— Боюсь, что с тем же. Многое из твоих рассказов совпало.

— Да? — смеется Юля. — Ладно. Я поеду домой, надо это все переварить. — Она поднимается.