Рекорд
Шрифт:
Он переспал с другой? Этот красивый, идеальный мужчина сунул свой член в другую бабу? Хотел ее и взял?
В ванной вдруг становится невыносимо душно. Меня мутит, и часть души словно отмирает. Слабость. Если бы не эта слабость, я бы уже бежала.
Тим мне изменил. Конец нашим отношениям. Конец нам.
Мне нужно как-то это пережить. Взять себя в руки и подумать о будущем. С Мирой тогда была репетиция.
Я знала, какой он. И пришла к нему в гараж, потому что Тим Агаев, оказавшись на дне, — готов был ради победы пойти на все, даже на похищение.
А потом он меня не выдал! И взял с собой. И заботился. Защищал, женился. Дарил подарки. И я подумала… Я так сильно влюбилась.
Нужно его простить. Тим меня спас, рискнув всем. Мне надо его понять и поддержать.
Но нас уже не будет. Я не смогу.
Он трет лицо.
— Меня сейчас Смолины привезли, наверное, минут за двадцать. Из бара на Свободном. Ладно, неважно. Я напился и случайно поцеловался… Блядь, как я бежал. Боялся, что ты уже чемодан собрала и скоро свалишь в ночь. Захожу в квартиру — тишина.
Я смотрю на него, моргаю.
Поцеловался? Черт. И все?
— Прости меня. Я не хотел.
Я всплескиваю руками, пока до меня доходит смысл слов.
— Вот, смотри, как было. — Тим достает мобильник, явно торопится. — Я сам покажу тебе. Пожалуйста, не отворачивайся.
Чуть овладев собой, я присаживаюсь. Он включает ролик на мобильном, запись с камеры.
Агай с друзьями сидит за столом, они болтают. Его облепили какие-то девицы, он ни одну из них не обнимает. Девицы его — тоже. На этом я сразу акцентирую внимание, потому что это важно. Тим говорит с парнями, со спонсорами, с еще какими-то людьми. Девицы вокруг него меняются, но он к ним совершенно равнодушен.
И тем не менее мои глаза наливаются кровью.
Тим мотает, мотает запись. Я вижу, как он поворачивает голову и девица тянется к нему. Касание губ. Он мгновенно отшатывается и выставляет перед собой ладони. Потом поднимается из-за стола и уносится прочь. Это даже… забавно.
— Беги, Форрест, беги, — бубню я, ощущая, что потряхивает.
Мы не расстаемся. Не расстаемся.
Блин, Тим Агаев, чертова ты гирлянда, я чуть не померла сейчас!
Честно говоря, это хрень какая-то. Ради него там полклуба готовы были трусы снять, а он бросился ко мне рассказывать, что его поцеловали.
А ты, оказывается, милаш.
— Да выключи уже эту чертову музыку! — психую на эмоциях.
Тим закрывает крышку ноута.
— Кобель! — выдаю я.
Мы не расстаемся. У меня откат, и я нуждаюсь в скандале.
Пытаюсь встать, он не пускает. Тогда делаю рывок.
— Что ты за гад-то такой! — кричу ему в лицо. — Всю душу мне вымотал! Влюбил в себя и пользуешься!
Тим быстро забирается в ванну. Прямо в одежде, блин! Не дает мне подняться, ничего не дает. Держит. И целует в щеку. Я выкручиваюсь, не позволяю в губы. Он все равно лезет.
— Прости. Прости, малыш. Я думал, ты увидела фото. Они уже всюду. Это унизительно
Тим фиксирует мои руки. Вода выплескивается на пол, я ругаюсь. Он обнимает, прижимает к себе. Мы боремся, боремся, пока я не сдаюсь, обессилев. Он целует в сжатые губы.
— Я не фанатка, Тим! Не одна из этих девчонок-прилипал, у меня все серьезно. Боже, я вся предельно серьезная, даже там, где не надо. Жизнь у меня такая. Невеселая. Если хочешь вернуться к прежнему — я не держу. Я все равно буду благодарна тебе за все, что ты для меня сделал… — Так это трогательно звучит из моих уст, что сама от сентиментальности и сострадания к себе едва не реву.
— Не надо быть мне благодарной. На хрена мне твои гребаные благодарности! Что мне, блядь, с ними делать?! — наконец не выдерживает Тим, становясь похожим на самого себя. Басит: — Дай мне еще один шанс. Настя.
— А надо? Ты уверен? Там столько красоток! — мотаю ему нервы из вредности.
— Надо! — рявкает он.
— Имей в виду, я не буду тебя прощать и принимать обратно после гулек. Даже в обмен на место рядом на пьедестале и деньги. Я не такая.
— Этого не будет.
— Ты уверен?
— Да блин! Я люблю тебя.
Мы смотрим друг другу в глаза, и у меня пропадает дар речи. Я так сильно люблю Тима, что сердце рвется. Любого люблю. В депрессии или на пьедестале, грязного в гараже или отглаженного на важных встречах. Угрюмого или милого. За рулем болида, стоящего пару десятков миллионов, или убитого «соляриса» из каршеринга. Во время гонки или приготовления завтрака. Грустного, злого, веселого, доброго, смелого, расстроенного. Люблю все стороны его души. Лишь бы они были моими. Боже, как мне важно, чтобы только моими.
Тим заверяет:
— Места на пьедестале, кубки, деньги и член победителя — только твои.
Усмехнувшись, тянусь, чтобы поцеловать его. А потом кусаю. Он отшатывается.
Я говорю строго:
— И рот.
— Что?
— Никаких поцелуев. Все — только мое. И рот тоже!
— Ну наконец-то! Я уж подумал, что ты меня не ревнуешь совсем! И я тебе нужен только проблемы решить. — Тим ослабляет хватку.
Тут же больно щипаю его за плечо. Он айкает.
— Бессовестный!
Тим снова обнимает меня, и это настолько искренне, трогательно и нелепо — в одежде, в этой остывшей ванне, — что я растерянно замираю. И плачу. Но не из-за беды, а потому, что чувства разрывают.
Трудный был день. Чертовски трудный.
— Когда ты зашел, испугался, что я от тебя ушла?
— Да.
— Это было бы плохо?
— Это пиздец.
Я улыбаюсь и обнимаю его.
Вот так вот бывает. Переспали случайно в машине, не называя друг другу имен. Просто трахнулись. Я — от отчаяния и безнадеги, Тим — от скуки и печали, наверное. Оба нарушили свои правила. Потому что увидели друг друга. Потому что вот так в жизни и бывает: встретишь человека, а потом все встает на свои места. Все само собой складывается.