Реквием
Шрифт:
Тоби поерзала на стуле и поправила прическу на затылке. Затем одарила его лучезарной улыбкой:
– Прошу прощения, дорогуша.
– Ну хорошо, – произнес Том раздраженно. – Я признаю, что сегодня ночью в Гефсиманском саду на меня что-то нашло.
– Что-то нашло? Может быть, вы просто выпили слишком много пива? А что? Иногда мне тоже хочется содрать с себя одежду и выкинуть что-нибудь этакое… Что вы так смотрите на меня? Да-да, даже в моем возрасте.
– Да нет, это было не по пьянке.
– А почему же тогда?
– Не знаю. Сначала… уфф, сначала я
– Изнасиловать? Я думала, вы любовники. Разве вы не спите вместе?
Том как-то не привык к подобным вопросам от пожилых дам, для которых самым подходящим занятием, на его взгляд, было консервирование овощей или приготовление варенья. Тоби почувствовала это.
– А что такое? Я не могу говорить с вами, как со взрослым человеком? Давайте расставим все точки над i,дорогуша. Ваш папочка спал с вашей мамочкой, а мамочка спала с папочкой. Тем же самым занимались мои родители и все прочие. Именно таким путем все мы сюда и попали. Это первое, в чем можно быть уверенным. Второе – то, что все мы рано или поздно умрем. Все остальное непредсказуемо. А если мы с вами не можем говорить о сексе или смерти, как взрослые люди, полагая, что это запрещенные темы, то нам надо прекращать этот разговор. Тогда вам лучше обратиться к раввину или какому-нибудь вашему священнику. Понимаете меня?
Это настроило Тома на нужный ей лад.
– Ну да, мы любовники. И это не было изнасилованием в буквальном смысле слова, просто я хотел… Она отказывалась, а я не обращал на это внимания. Хочу подчеркнуть, что я никогда не поступал так раньше – ни с ней, ни с другими женщинами. Не понимаю, что на меня нашло.
– А что вы там делали?
– Где?
– В саду.
– Даже не знаю. Мне просто показалось, что было бы неплохо прогуляться там.
Том надолго замолк, и Тоби поняла, что он не собирается объяснять, что привело его ночью в Гефсиманский сад.
– Хорошо. Давайте подойдем с другой стороны. Что вы чувствовали в тот момент, когда вели себя так с Шерон?
– Что это ужасно. Просто ужасно.
– Нет. Это сейчас вы так воспринимаете все. А что вы чувствовали тогда?
Он подумал.
– Я был рассержен.
– Вы сердились на Шерон. За что вы на нее рассердились?
– Нет, не на Шерон. На нее не за что было сердиться.
– А на кого же тогда вы были рассержены?
Тома охватила тревога. Ему стало жарко, на лбу выступил пот.
– Я… Это не…
– Дорогуша, – произнесла Тоби, поглядев на часы. – Я пообещала вам полчаса, но сейчас вижу, что мне пора бежать. – Она встала и направилась к двери. – Жаль, конечно, поскольку наш разговор только-только стал интересным, не правда ли? Приходите завтра в то же время. И будьте пай-мальчиком, помойте, пожалуйста, чашки на кухне, ладно?
Том молча смотрел на нее в полном недоумении. Когда дверь за Тоби закрылась, он почесал голову и машинально стал собирать чашки.
Он отнес их на кухню, где обнаружил женщину с каскадом длинных темных волос и белым, как луна, лицом. Утром он видел ее здесь среди тех, с кем разговаривала Шерон.
– Я Кристина, – сказала она. – А вы друг Шерон?
– Да.
– Я так и знала. Я много знаю, – сказала Кристина. – Я вижу вас насквозь. Я вижу буквально все.
– Рад за вас, – откликнулся Том и поспешил покинуть реабилитационный центр.
41
Шерон пришла домой, радуясь, что Том находится на собеседовании у Тоби и она может провести час-другой в одиночестве. Дело было не в том, что она устала от Тома, – как раз наоборот, ее беспокоило, что она испытывает по отношению к нему такие сильные чувства. Она считала, что совершает акт милосердия, чуть ли не идет на уступку, а в результате почти привязалась к нему по-настоящему. И вот ей представился час, когда она могла поразмышлять об этом.
Как ни парадоксально, вступая в интимную связь, Шерон удерживала этим мужчин на расстоянии, как бы говоря им: «Это самые близкие отношения, какие я могу предложить, и довольствуйся тем, что дают». Некоторые мужчины лезли из-за этого на стенку или рыдали, как дети. Как только ее не упрекали и не обзывали. Потаскухой, сукой, шлюхой. Мужское тщеславие требовало, чтобы любовник, показав себя молодцом в постели, завоевал к тому же и женскую преданность, получил ее, как приз. А если никакой особой преданности не ощущалось – как чаще всего и бывало с Шерон, – мужчины впадали в хандру или приходили в ярость. Равнодушие Шерон воспринималось ими как оскорбление.
– Вы с Томом, насколько я понимаю, были любовниками в колледже? – без обиняков спросила Кейти.
Шерон тогда приехала к ним в городок, специально для того, чтобы сходить вместе с Кейти в местный театр на премьеру новой феминистской пьесы. Эта пьеска навеяла на них смертельную скуку, и, смывшись из театра после первого действия, второй акт они провели в баре.
Вопрос, заданный столь прямо, заставил Шерон покраснеть.
– Да, но всего один раз. И к тому же это было по пьянке.
Кейти молча смотрела на нее. Шерон старалась охладить вспыхнувшие щеки руками.
– Мы оба плохо соображали. Не помню даже, как у нас это вышло и вышло ли что-нибудь вообще. Утром проснулись, а во рту как будто кошки ночевали. Сплошной перегар. Ничего романтического.
– Это не оттолкнуло вас друг от друга?
– Да… – соврала Шерон. – Пожалуй, что и оттолкнуло.
Она тут же пожалела, что соврала, Кейти хотела быть честной с ней, убрать все, препятствующее их дружбе, препоны, развеять сомнения, а она солгала, дав тот ответ, который, как ей казалось, Кейти хотела услышать. На самом деле та пьяная и глупая ночь действительно разочаровала ее, но она не хотела признаваться в этом. Ни Кейти, ни Тому, ни самой себе – по крайней мере, не сразу.