Рембрандт должен умереть
Шрифт:
Вот такие ситуации Ивану по вкусу: единственно правильное решение – соглашаться.
– Конечно. А зачем? Ты же вывезла оттуда картины?
– Ничего я не вывезла. Приезжай.
Поспешая в сторону от улочки, на которой остановился белый вэн, – сейчас Софья выйдет из дома и, не дай бог, заметит его, – Иван отключает телефон. Вот-вот позвонит Молинари, а разговаривать с ним Штарк не хочет: сыщик станет задавать ненужные вопросы и постарается увязаться за ним.
Отпустив такси за пару кварталов от Брук-стрит, Штарк направляется туда пешком, когда
– Твой приятель Молинари вернулся к дому следить за мной, – говорит Софья, глядя под ноги. – А потом ехал за моей машиной в такси. Ты ведь не знал, что он будет следить?
– Ну, я же не сторож ему, Софья, – смущенно отвечает Штарк: слава богу, она не заметила, что в такси был вовсе не Молинари.
– Зря все-таки ты его впутал, – тихо говорит она, без упрека, скорее с сожалением. – Он чуть было все не испортил. Я даже думаю – может, этот парень, которого он сегодня вызвал, никакой не реставратор.
– Тут ты ошибаешься. Я его «прогуглил», все правильно – Винсент Ди Стефано, главный реставратор Музея Гарднер. И на фотографиях он.
– Тогда подвох в чем-то еще. Хотя… Теперь это не так уж важно.
Софья отпирает дверь дома на Брук-стрит и, не разуваясь, поднимается на второй этаж. Иван – за ней. Картины разложены на полу и накрыты простынями, как утром. Софья облегченно вздыхает. Штарку хватает нескольких секунд, чтобы понять, что произошло.
– Ты сказала, что вывезешь картины, чтобы сбить с толку Молинари?
– Ну да. Он так ясно дает понять, что он в этом деле сам по себе… Я совсем не доверяю ему. Теперь все придется делать очень быстро, чтобы он не успел помешать. Ты можешь позвонить Федяеву, чтобы он передал деньги? Я готова отдать картины прямо сегодня.
– Погоди, вы договорились, что деньги он наличными, что ли, выдаст?
– Ну да. Дедовским методом. – Софья смотрит на него без улыбки. Иван не знает, слышала ли она, что из Америки теперь не вывезешь больше десяти тысяч долларов наличными без декларации и без объяснений, откуда деньги; что даже в Мексике, стране наркобаронов, теперь нельзя ни за что платить больше восьми тысяч долларов «налом». Может, и слышала, но банкам доверяет еще меньше.
Да, позвонить Федяеву он, конечно, может. Но что за мужчина был с ней в белом фургоне? И, если картины остались в доме, что за груз этот мужчина помогал Софье выносить отсюда и втаскивать в дом на узкой улочке в Норт-энде? Как спросить ее обо всем этом и не спугнуть, не потерять ее во второй раз? Находясь с Софьей в одной комнате, он уже не понимает, как мог согласиться следить за ней. И ценитель безвыходных ситуаций Иван Штарк снова принимает единственно возможное решение – не спрашивать.
– Когда все это закончится, поедешь со мной в Москву? – вырывается у него вопрос совсем другого рода.
– Конечно, – отвечает она спокойно. – Ты для меня – главная награда во всей этой истории.
Теперь уже без всяких колебаний Иван включает
– Принимайте работу.
– Отлично, Иван! Я в вас не ошибся. Я в Бостоне, в отеле «Тадж». Приезжайте, как только сможете, а то меня уже немного торопят.
Эта фраза и тревожная интонация, с которой Федяев ее произнес, насторожили Штарка. Торопят? Интересно, один ли Федяев в «Тадже»? В его голосе явно слышалось предупреждение, Иван в этом уверен. Сколько были готовы ждать те, с кем он договаривался об убежище?
Во время разговора с бывшим замминистра Ивану пришли аж четыре отчаянные эсэмэски от Молинари. Штарк снова выключает телефон.
– Софья, Федяев в «Тадж-отеле», предлагает приехать. Но мне не понравилось, как он разговаривал. По-моему, его приперли к стенке. Может быть, даже с ним там сидят. В любом случае тебе лучше уехать отсюда, а перед этим хорошенько здесь прибраться. Ну, там, стереть отпечатки пальцев и все такое. – Хотя какие теперь отпечатки, думает Иван, когда есть генетическое тестирование и прочие современные штуки. Надо просто скорее уезжать отсюда.
– Я сегодня уже прибралась, когда вы ушли, – улыбается Софья. – Не бойся ничего, теперь поздно бояться. Или все пройдет хорошо, или просто закончится.
– Что, если ты не получишь денег?
– Это будет как гора с плеч.
Она берет его за руки. Ивану трудно поверить ее словам, и он верит только тому, что видит: большим серьезным глазам Софьи с этими зеленоватыми ободками вокруг радужек.
– Ты серьезно?
– Абсолютно. Я вообще-то была к этому готова. А уж когда ты привел этого итальянца – тем более. Ты боишься, что я брошу тебя из-за денег? Я все равно никогда не понимала, что с ними делать. Поезжай и ничего не бойся.
– Не ходи пока домой, пожалуйста, – просит Штарк. – И отсюда уходи, только дай мне ключ. Вынь симку из телефона. Давай встретимся в каком-нибудь кабаке через три часа. Ну вот хоть в… – Как назывался бар, про который говорил Молинари днем? – «Каск-н-Флэгон», знаешь такой?
Софья кивает и встает на цыпочки, чтобы поцеловать его в губы.
Отпустив ее никак не меньше, чем через пять минут, Иван закрывает за собой дверь и в третий раз за последние четыре часа отправляется из Бруклайна в центр Бостона. «Тадж» – это в самом гнездовье «пингвинов»; кажется, самый дорогой отель в городе. Федяев точно не умрет от скромности. Зато может умереть от десятка других, более вредных вещей, иронизирует сам с собой Штарк.
По пути в «Тадж» Иван лихорадочно соображает, что делать дальше. Если на Федяева давят, если в номере с ним кто-то еще – а экс-замминистра явно намекнул на это, – подниматься туда точно нельзя. Возьмут в оборот, заберут картины, Федяева экстрадируют – к чему американцам скандал? Да и самого его никуда не отпустят до выяснения обстоятельств; возможно, ему тоже грозит тюрьма. Как бы он поступил на месте Федяева? Есть, пожалуй, только один вариант.
Подойдя к стойке ресепшн, Иван интересуется: