Рената Флори

Берсенева Анна

Взгляды были оценивающие. Понимание этого могло бы его оскорбить, но не оскорбило нисколько, потому что ему понятна была сама суть ее оценки.

Елена словно бы сравнивала его со своим представлением о мужчине, то есть о том мужчине, с которым ей хотелось бы жить. Алексей видел: она твердо знает, как этот мужчина должен выглядеть, как сидеть за столом в пабе, как идти по улице, как разговаривать по телефону, если ему позвонят во время прогулки с нею… Это представление было у нее очень разумно, а потому совсем не оскорбительно. Собственно, ведь он и сам, еще не отдавая

себе в том отчета, взглянул на нее точно таким же оценивающим взглядом – сразу, как только ее увидел.

И когда вечером, остановив машину возле своего дома, Елена предложила ему зайти, он спросил только:

– Мы не помешаем Лизе? Она, наверное, уже спит.

– Лиза сегодня гостит у своего отца, – ответила Елена. – Мы будем одни.

И в этих словах, и в тоне, которым они были произнесены, не было ни тени пошлости. Ей понравился этот мужчина, она знала, что понравилась ему, и она сказала ему об этом прямо и точно, как говорила только что о плане Лондона.

Рациональность была в ней так абсолютна, что сияла как бриллиант. И разве сам он не был рационален, разве не считал это качество одним из необходимейших для жизни?

Грозный шум деревьев вдруг мелькнул в его ушах, и таким же мгновенным промельком пронеслось в памяти лицо сестры, белое среди белых березовых стволов, и прозвучали ее слова: «Человеку не надо погружаться в любовь…»

Алексей вздрогнул и даже головой тряхнул, прогоняя это незваное виденье.

– Спасибо, Елена, – сказал он. – Я буду рад зайти к вам.

В постели она оказалась не просто приятна, но страстна и изобретательна. У нее было гибкое тело, она была раскованна в выборе поз, и удовольствие, которое она ему доставляла, хотелось испытывать снова и снова.

Через полгода Алексей Андреевич Дежнев женился на Елене Ивановне Васильевой. Это был брак из тех, про которые говорят: расчет оказался верным. Конечно, они подписали брачный контракт, но это была скорее дань традиции, чем предосторожность: и средства, и социальное положение у них были примерно одинаковые.

Алексей хотел удочерить Лизу, но Елена сказала, что это не нужно.

– С ее отцом мы расстались – не сошлись характерами. Но он принимает участие в Лизином воспитании, – объяснила она. – И зачем лишать его такой возможности?

Алексей тоже считал, что делать это незачем. Лиза сразу стала называть его папой; у нее просто сделалось два папы вместо одного, вот и все. Мама объяснила ей, что так бывает, а Алексей к ней искренне привязался. Да и почему было не привязаться к ребенку, тем более к такому милому и необременительному, как эта девочка?

Елена предложила ему перевести бизнес и переехать жить в Англию, но он отказался. Конечно, ее отец мог ему помочь в налаживании деловых связей, да и у самой Елены было крепкое консалтинговое агентство – она получила хорошее экономическое образование. Но Алексей объяснил, что добьется большего успеха, если останется в России. Вникнув в суть его дел, тесть одобрил его решение, а Елена сказала:

– Тогда, я думаю, тебе стоит сосредоточить свои европейские интересы на Англии. Тем более ты и приезжать

к нам в таком случае сможешь почаще.

И улыбнулась своей бриллиантовой улыбкой.

С тех пор прошло пятнадцать лет, а Алексей ни разу не пожалел о том, что женился таким, а не другим образом. Он видел множество браков, в которых муж и жена были изначально влюблены друг в друга, и ни разу не видел брака, в котором эти чувства сохранились бы в первозданном виде на протяжении хотя бы нескольких лет. Зато браков, в которых безумная любовь перешла в полное равнодушие или даже в жгучую ненависть, – он видел предостаточно.

И о чем же ему было сожалеть?

– Алеша, – сказала Ирина, – ты не помнишь, куда я положила нашу тетрадку с шарадами?

– С чем? – Алексей вздрогнул.

– С шарадами. Помнишь, я когда-то в детстве записывала шарады?

– Помню. – Он удивленно взглянул на сестру. – Только я думал, что ты этого не помнишь.

– Я и не помнила. Но недавно вдруг вспомнилось почему-то. Во мне вообще с недавних пор что-то странное происходит.

– Что странное? – встревожился он. – Плохо себя чувствуешь?

– Нет, – улыбнулась она. – Не волнуйся. Я не чувствую себя плохо. Даже наоборот. Во мне, знаешь, как будто сдвинулось что-то. Вот как весной лед у нас на реке сдвигается. Когда я впервые это почувствовала, то думала, что испугаюсь. Но потом оказалось, что это не пугает нисколько. Наоборот – такая вдруг молодость…

– Так ты и есть молодая, – сказал Алексей. – И чего тут бояться?

– Я и говорю, что не боюсь. Я все время вспоминаю, вспоминаю… Так ясно вспоминаю, Алеша! Все, что в детстве со мной было, – ну, пока я школу не окончила… И так мне от этих воспоминаний легко, так хорошо! Даже непонятно, где они раньше были. – Ирина удивленно пожала плечами. – Вот, про шарады вспомнила. Я ведь их любила, и ты тоже любил. Помнишь, не мог придумать, как показать шараду «мороз крепчал»? – Она улыбнулась. – Ты тогда ужасно злился. Говорил, что самое простое никогда умом не поймаешь.

– «Мороз крепчал»?.. – переспросил Алексей.

– Ну да. Это на Рождество было. Тогда никто Рождество не праздновал, а мы здесь всегда праздновали, помнишь? У нас елка стояла в большой комнате, и все у нас собирались. И играли в шарады.

– Д-да… – пробормотал Алексей. – Помню… Рождество…

И стоило ему только произнести эти слова, как воспоминание поднялось у него внутри так сильно – к самому сердцу!

Только оно не относилось к тому давнему Рождеству, это воспоминание.

Совсем другое он вспомнил – тропинку, расчищенную в снегу между соснами, и неуклюжую фигуру женщины, которая осторожно идет по этой тропинке, и как она запнулась в снегу и чуть не упала, а потом все-таки удержала равновесие, но пока она взмахивала руками, хватаясь за воздух, он чуть окно не высадил, испугавшись, что она упадет, – он стоял тогда у окна и смотрел, как она идет под соснами, как несет перед собою большой свой живот…

Волна поднялась от сердца выше, к горлу, и Алексей чуть не задохнулся от ее нежданной силы.