Рената Флори

Берсенева Анна

– Сегодня уезжаешь? – спросила она, когда Коля отошел от кассы.

– Да. На конференции был по урологии. А ты что здесь делаешь?

– Я здесь живу.

– Замуж, что ли, в Москву вышла?

– Нет. Я не замужем.

– Ничего себе! – хмыкнул Коля. – В сорок лет не замужем младенца заиметь… У тебя же вроде дочка уже взрослая?

– Да.

По осторожной интонации, с которой он спросил про дочку, Рената догадалась, что в свое время он испытывал какие-то опасения в связи с Иркиным рождением. Точно с такими же интонациями спрашивал у нее когда-то о том, кто является отцом ее ребенка, и Павел Сковородников. Как же давно все

это было и каким неважным казалось теперь!

На улице стояла жара, а в здании вокзала было прохладно, и у самого выхода работало кафе. Они сели за столик.

– Смотри ты, как крепко спит. – Коля кивнул на мальчика – видно, поспешил перевести разговор с прошлого на настоящее. – Прямо цыганский ребенок. Как его зовут?

– Винсент.

– Ничего себе имечко! Ну да это у вас семейная традиция.

– Какая традиция? – не поняла Рената.

– Да экзотика всякая. Рената Флори… Мне, помню, когда-то очень твое имя понравилось. Изысканным показалось, аристократичным. Да и сама ты чистая аристократка была. И не только тогда была. – Он окинул ее быстрым взглядом, оценивающим и равнодушным одновременно. – Говорю же, ты совсем не изменилась. Как законсервированная.

– Спасибо! – засмеялась Рената.

– И не только внешне, – добавил Коля. – Эта твоя экстравагантность… Как была, так и осталась.

– Моя экстравагантность?

Если бы он сказал, что ей присуща потребность ходить на руках, она удивилась бы меньше.

– Ну да, – кивнул он. – Тебе же и тогда обязательно что-то такое необыкновенное было нужно. Просто пожениться – это тебе скучно показалось.

– Мне – скучно?

Рената открывала рот, как рыба. От изумления она не могла произнести ни одного внятного слова, только повторяла окончания его фраз.

Вся собственная жизнь во всем ее однообразном течении представилась ей мгновенной картинкой. Больница, метро, киоск со свежими булочками возле дома, квартира в Озерках, одиночество… Какой угодно можно было назвать ее жизнь, только не экзотической, не экстравагантной!

– Рената, Рената!.. – покачал головой Коля. – Нельзя не признавать очевидного. Ты же и сейчас производишь необычное, скажем так, впечатление. – Он снова окинул ее быстрым взглядом. – Сорок лет, не замужем, второго ребенка родила… Назвала его так, что, извини, не сразу и выговоришь. Живешь при этом почему-то не дома, а в Москве. Скажешь, все это стандартные обстоятельства среднестатистической российской женщины?

– Не знаю, Коля. – Рената наконец пришла в себя. – Я всегда казалась себе вот именно самой что ни на есть стандартной женщиной. Просто… Просто так вдруг сложились обстоятельства.

– Вдруг и просто так ничего не происходит. Ну, это, в конце концов, не мое дело.

При этой последней фразе в его голосе прозвучало облегчение. Наверное, он все-таки боялся, что несостоявшаяся невеста сообщит ему какую-нибудь излишнюю информацию из их общего прошлого.

«Какой мудрой женщиной была моя мама! – насмешливо подумала Рената. – Что, если бы я ее тогда не послушалась и рассказала ему, от кого у меня дочь?»

Она представила, что в этом случае вся ее жизнь могла бы оказаться хоть каким-нибудь образом связана с этим человеком – с этими его напомаженными волосами, скрывающими лысину, с возмущением от того, что приходится пропускать без очереди женщину с ребенком… Какое счастье, что бог миловал!

– Я пойду, – сказала Рената. – Ребенок скоро проснется.

– У меня через час поезд, – торопливо

доложил Коля.

– Меня не надо провожать, – улыбнулась Рената. – Я возьму такси.

Только на площади, уже у стоянки такси, она вспомнила, что даже не расспросила Колю о его нынешней жизни. Все-таки давний знакомый, неловко быть такой безразличной.

Но, в общем, даже и неловкости она, честно говоря, не испытывала. А уж интереса к жизни совершенно постороннего ей человека не испытывала тем более. Ничем он ее не задел, неожиданно возникнув в нервном течении дней. Разве что словами об экстравагантности, которая ей якобы присуща. Но даже и над этим неожиданным заявлением ей сейчас не хотелось задумываться.

Ничто не могло нарушить тягостную растерянность, в которой она находилась. Ничто и никто. Что ж, значит, надо было просто жить. Всегда ее поведение определялось ответственностью, и не стоило на склоне лет искать каких-нибудь других мотивов для жизни. Поманила любовь, ударила в сердце боль – и прошли они обе, исчезли.

Оставалось лишь делать что должно и не ожидать от жизни того, чего никогда в ней не будет.

Глава 5

«Все-таки у него были родные. Мать, брат. Неизвестно, как они отнесутся к такому известию, но сообщить им о ребенке надо. Это просто не по-человечески, им не сообщить!»

Впервые за все время после рождения сына Рената подумала о родственниках его отца. Все-таки от встречи с Колей вышла польза: ее душевный раздрызг не прошел, но ум встал на место. Или хотя бы сдвинулся в нужном направлении. Может быть, отчасти это произошло и потому, что мальчику исполнилось два месяца, животик перестал его беспокоить, и он наконец начал спать ночами.

И вот проясняющимся своим умом Рената поняла, что не сообщить матери Винсента о рождении внука – это в высшей степени непорядочно с ее стороны.

Адреса ее она, правда, не знала, но голландский адрес Винсента был ей известен: он был указан в завещании на московскую квартиру. И Рената написала по этому адресу на следующий же день после той встречи с Колей, которая таким неожиданным образом прояснила ее сознание.

Ответа она, правда, особенно не ожидала. Скорее всего, Винсент жил отдельно от матери, ведь в Европе не принято, чтобы взрослые дети жили с родителями. Может быть, квартира, по адресу которой Рената написала, давно продана. Может быть, приходящие по этому адресу письма никому не передаются. А может быть, ее просто сочтут авантюристкой, которая пытается предъявить незнакомым людям какие-то претензии. Экстравагантные претензии! Это было бы неприятно, но Рената вполне допускала такую возможность.

Поэтому, отправив в Амстердам письмо, она сразу же и забыла о нем думать. Тем более что забот у нее хватало и без посторонних размышлений, и тревог хватало тоже.

Главная ее тревога состояла в том, что она сначала понимала лишь смутно, а теперь наконец осознала отчетливо: она никак не могла привыкнуть, приладиться душою к своему ребенку.

Это было такое странное, такое мучительное ощущение! Мальчик был чудесный – улыбчивый и милый. К тому же он был очень похож на своего отца: те же янтарные глаза и даже улыбка, еще совсем младенческая, выглядела точно такой же серьезной. Как поразило ее когда-то это золотое сияние в глазах Винсента, эта его улыбка!.. Они и теперь светили ей откуда-то из немыслимого отдаленья и уже не ранили сердце, а только касались его чистыми лучами.