Репетитор

Полонский Георгий Исидорович

–  Илизаров, - напомнили ей.

–  Вот-вот. А юноша, как только отходил от наркоза, сразу нырял в книги. В устрашающе умные! Теперь бабушка гордится: у них красный диплом! Но поездки на картошку, стройотряды, гитарная романтика, а тем более, дискотеки - все это, конечно, мимо него прошло… Всегда один, отшельник такой…

–  Где ж отшельник, когда он Катю сюда привел?

Катя сказала задумчиво:

–  Это я - его… А я, как услышала "философ", - подумала: врет, мозги мне компостирует… Хамка: даже спасибо за коктейль не сказала ему…

–

 Что?
– спросил Виталий, - сильно зауважала? Или пожалела увечного?

Она произнесла по слогам:

–  От-лип-ни-те…

5.

Поздний вечер. Одна из лодок, вытянутых на песок с таким расчетом, чтобы прибой их не достал, вдруг попадает в луч прожектора, что на спасательной станции. Лодка удостоилась внимания как раз в тот момент, когда в ней надумал посидеть Женя, он уже, собственно, одной ногой стоял в ней и сейчас заслонился руками от луча, который накрыл его, как контрабандиста какого-нибудь…

–  Назад! Нельзя в лодку, слышите?
– раздался Катин голос в мегафон.
– Ее на днях просмолили! Сели бы сейчас, как муха на липучку… А если и засохло уже - все равно нельзя! Не положено!

Женя послушно вернул ногу на песок, продолжая заслоняться локтем от снопа света.

После паузы мегафонный Катин голос изумился:

–  Это… вы? Тогда я грубовато сказала… насчет мухи… извините. А вообще-то мы ж не договорили тогда - может, зашли бы?

Не слишком заинтересованный тон, приглашение, сделано, похоже, от скуки, но ведь - приглашение! Он обрадовался. А по дороге к ней снимал, сбрасывал с себя улыбку этой дурацкой, в сущности, беспредметной радости…

6.

–  Присаживайтесь, - Катя сняла книжки с плетеного кресла, Женя увидел, что сверху там был Белинский, а вообще это пачка учебников.
– Да, перво-наперво - спасибо за угощеньице…

–  О чем вы? Ах там, в баре? Ерунда. Я вижу, вы к сочинению готовитесь?

–  Вроде бы. Только вы один ее видите - подготовочку мою! Никто больше ее в упор не видит, даже я сама! Зачем, думаете, я вас позвала?
– чтоб вы мне заниматься мешали!

Посмеялись оба.

–  Ну на такую роль - и нетрудную, и приятную - нашлось бы много охотников, - предположил он.
– Стоило только свистнуть.

–  Это точно. Но пока и одного хватит. Тем более - философа!

(Он поморщился.)

–  Вот пофилософствуйте со мной на общие темы. Я ведь ничего, просто ничегошеньки не знаю. Ей-богу. Что хорошо, что плохо… что ошибка, что нет… И вообще, как жить. Это сама судьба мне послала Вас - человека, у которого по всем этим вопросам - диплом с отличием!

Он поморщился вновь. Издевается она, что ли? Затем и позвала?

–  Пожалуйста, не надо больше об этом, - попросил он.
– Я ж объяснял - меняю профессию. Еще на 4-м курсе мое чувство юмора как-то объединилось с чувством стыда и они оба запретили мне называться или числиться "философом"…

–  А кем же вы будете?
– И без паузы

она бросила попутный вопрос: - Орехов греческих хотите?

Он кивнул, и дальше она его слушала, поставляя ему орехи; какие-то мягкие они были: парочка, энергично сдавленная в ладони, кололась без всяких щипцов. Один - Жене, другой - себе.

–  Сейчас опять много трубят о проблемном обучении… Слышали такой девиз: "Учение с увлечением"?

–  Ну?

–  Я тоже не остался в стороне, напечатал одну статейку на этот счет. Мне предложили: идею, которую я там провожу, проверить и попытаться внедрить самому. В школе.

–  В школе?!
– Катя поглядела на него сердобольно.
– И вы согласились?

–  Черт возьми, это массовая реакция!
– почти рассердился он.
– Так что первого сентября я иду, представьте себе, в 1-й класс "Г"!

–  Представила!

По поводу буквы "Г" она так засмеялась, что чуть не плюнула разжеванным орехом в этого педагога-экспериментатора. Отсмеявшись, попробовала его ободрить:

–  Но это ж не надолго? Вы только поставите там свой опыт - и вас в Академию возьмут, да?

Тут настал его черед веселиться.

–  А что смешного? Ежу ведь понятно, что такой человек не должен застрять в 1-м "Г"!

–  Ну какой человек, Катя?!

–  Сами знаете… Так и чувствуется, что все мы еще услышим про вас! Евгений Замятин - да? Вообще-то и сейчас уже звучит.

–  Был писатель такой… но мы с ним не однофамильцы, нет. Замятина - это бабка моя.
– А я - Огарышев.

–  Ну? Огарышев… - повторила она.
– Грустная немножко фамилия… А я - Батистова. Так себе фамилия… Спасибо еще, что не Сатинова, не Холщова и не Дерюгина, да? А у нас одна из класса выскочила замуж и стала - Сенаторская! Вот фамилия - умереть, не встать!

–  Батистова - несравненно лучше, Катя, - сказал он с усмешкой и конфузом: сама тема казалась вздорной ему.

–  Ну-ну-ну, не утешайте. Сенаторская - это жутко красиво. Но и обязывает, конечно: надо и положение такое, и чтобы внешний вид всегда соответствовал… Что вы так смотрите? Глупая я для вас? Да? Из 1-го "Г"?

С улыбкой, которая с некоторых пор стала неотвязной, он замотал головой:

–  Помните, как про Наташу Ростову сказано? Что она не удостаивала быть умной? Ведь это Пьер говорил с восхищением!

–  Ну память у вас, - не меньше Пьера восхитилась Катя.
– Не удостаивала, значит… И правильно делала, я ее понимаю: перед кем бисер-то метать?

Женя после этой фразы замолк, стушевался: ему показалось, что это выпад. Катя тоже затихла, но по другой причине: близилась какая-то наглая музыка, - видимо, по пляжу шли с магнитофоном. А затем и выкрики раздались:

–  Кэт! Катюха!
– ее окликали еще издали.

Она посмотрела в окно - стоя так, чтобы не обнаружить себя. Затем плотно задернула занавеску. Затем обдумала что-то, кусая ноготь и твердея лицом. Затем сказала: