Ревизор: возвращение в СССР 30
Шрифт:
— А насчёт статьи, — помявшись, начал он, — что вы имели в виду?
Показал ему своё журналистское удостоверение.
— И что, правда напишите?
— Про победителей международного конкурса? Да с удовольствием напишу! — заверил я его.
— Ну, надо попробовать, — заёрзал он на стуле и попросил мой телефон.
Выходили мы с ним через проходную вдвоём. Он мне принёс стекло для кухонной двери, завёрнутое в несколько слоёв обёрточной бумаги. Уж не знаю, что там изображено, но, наверняка, что-то очень красивое. Захотелось сразу и развернуть, но решил до
Глава 12
Москва.
Не стал рисковать и везти витраж в общественном транспорте, вызвал себе такси. Мы с водителем аккуратно уложили его сзади на сиденье и придавили моим портфелем для надёжности.
Дома была только Ирина Леонидовна. Распаковал витраж и мы с ней хором ахнули. Во-первых, это был шедевр. А во-вторых, он невероятно хорошо вписывался в наш интерьер. Сюжет картинки предельно простой: зима, деревья в снегу и снеговик с красным носом-морковкой. Но, учитывая, что у нас фартук на кухне выложен красно-белыми плитками, это просто попадание в яблочко!
— Ирина Леонидовна, сегодня установить этот витраж уже не успею. Завтра займусь. Не говорите Галие, пожалуйста, — попросил я. — Хочу ей сюрприз сделать.
— Хорошо, Паш, как скажешь, — улыбнулась наша няня. — Где ж ты его взял?
— Мне сказали, что это из студенческих работ… Правда, не представляю, где у нас таких специалистов могут готовить?
— Ну, где-то же да готовят, — взглянула она с откровенной завистью на меня, когда я тащил витраж к себе в кабинет, чтобы спрятать где-нибудь на шкафах.
Вернулся как ни в чём не бывало на кухню и сел ужинать. Минут через пятнадцать раздался звонок. На пороге стоял Линин Трубадур. Какой-то непривычно смирный и тихий. А то он же обычно с гонором, как польские паны накануне первого раздела Речи Посполитой…
— Тебя выпустили?! — вырвалось у меня от неожиданности. — Поздравляю.
И только тут я заметил у него бутылку коньяка в руках. Понятно… благодарить пришел. Похоже, придётся сегодня пить, хоть и не планировал вовсе… Но придется, не ставить же мне принесенную бутылку в шкаф, а ему чаю наливать, мы же не в Германии, где такие скупердяи живут. Ну и мне же надо попытаться ему мозги вправить, а он наверняка весь на нервах после камеры. Вон, сколько тот же Шанцев после нескольких дней в камере чудил… Чай точно не вариант.
Показал ему на табурет у стола на кухне. А сам быстро повытаскивал из холодильника, всё, что хоть чуть-чуть годилось на стол, выставил две пузатых рюмки и сел напротив него.
— Ну, рассказывай, — потребовал я, вскрывая бутылку очень приличного коньяка, что он принёс. Не поскупился парень. И как деятель культуры, не с водкой пришел, очень характерно для творческой братии… — Как там? Что было?
— Погоди… Вначале спасибо хочу сказать. Что Лину в беде не оставил, когда все остальные морду кирпичом сделали. Что подсказал ей, как меня вытащить. А мы ведь не то что не дружили, а даже и цапались… Не ожидал, спасибо!
— Хочешь честно отвечу, почему
— Ну, давай, — напряженно ответил он.
— Талант у тебя. Жалко, если он пропадет вот так глупо. Ну и Лину тоже было жалко. Очень хочется, чтобы все у вас сладилось. Ты же серьезно в отношении нее настроен?
— Обижаешь, конечно! — напряжение как возникло, так и исчезло, моя аргументация была сочтена им разумной, и принята.
— Ну, тогда рассказывай, что и как там было…
— Да что было? Кормили три раза в день…
— И всё? — удивился я, разливая нам по полрюмки. — Давай, за твоё освобождение.
Он с готовностью выпил свою.
— Просто выпустили и всё? Завтра на работу? — уточнил я, готовясь к решающему вопросу про вербовку и наблюдая за его реакцией. — И что, даже ничего не потребовали взамен?
— Нет, слава богу, я так этого опасался! — проговорил он с явным облегчением. — Мне же и так теперь надо как-то мужикам объяснить, что не буду больше идти… Не в ту сторону агитации, так сказать.
— Каким ещё мужикам? — заинтересовался я, отметив про себя, что он вполне искренне обрадовался, что ни на что такое подписывать его в КГБ не пытались. Занимательный, конечно, факт и интересный.
— Да у нас своя компания, — ответил Виктор. — Пытаемся мои сочинения на нормальную музыку положить…
— Как интересно, — оживился я. — Так что получается, у тебя и группа своя уже есть?
— Ну как группа? — смутился Виктор. — Ударник и бас-гитарист.
— Круто! — искренне восхитился я. — И что, ты сомневаешься, что они примут твою метаморфозу?
— Конечно, сомневаюсь, — посмотрел на меня Еловенко так, как будто я простых истин не разумею.
— Друзья, а тем более соратники — это, конечно, очень серьёзно, — заметил я. — А вот скажи… Если ты напишешь песню про героев войны для выступления на заводе Девятого мая, неужели они откажутся тебя поддержать?
— Нет! Конечно, не откажутся, — уверенно ответил он. — Это святое.
— Вот! Напиши, тогда, пожалуйста, песню про женщин-фронтовиков. У меня бабуля всю войну на полуторке проездила. А её подруга близкая снайпером была…
— Вот это женщины! — с уважением кивнул он и поднял свою рюмку.
— Давай, дружище, и постарайся, чтобы твоя команда тебя поддержала. И мы устроим вам выступление на ЗИЛе. Помни, главное — содержание, а если это будет ещё и современно звучать и пользоваться одобрением у молодёжи, то может получится потенциальный шлягер. С которым не стыдно потом податься будет и на центральное телевидение, когда придет время. Сечёшь?
— Ну, да, — снова напряжённо вглядывался он в меня. Видимо, решил, что я сказку ему рассказываю…
Тут пришла мама и, с подозрением посмотрев на нас, скрылась в нашей спальне. Ирина Леонидовна не спешила покинуть нашу квартиру, сдав маме свой пост. Видимо, они обсуждали появление Виктора у нас. Ну да, он уж прославился, так прославился. Пока что, правда, сугубо печально.
— Вряд ли кто-то посмеет запретить прославление героев и отечества, в каком бы виде это не преподносилось. Понимаешь?