Ревнивая печаль
Шрифт:
– Слишком уж просто, – объяснял он.
– Значит – хорошо, – не вдавалась в объяснения Лера.
Если кто-нибудь заходил в кабинет, Лера представляла Александра Ивановича, не объясняя, кто он. Да мало ли кто мог сидеть у директора театра! Тем более что сейчас она как раз занималась реставрацией парка, а это было дело просто неохватное.
Митя тоже зашел как-то, поздоровался и окинул Саню таким незаметно-быстрым взглядом, что Лера улыбнулась про себя и вспомнила нравы их двора, требовавшие с полувзгляда оценивать даже первого встречного.
– Хороший
– Как это ты определил за три минуты? – усмехнулась Лера.
– Жизненный опыт позволяет, – объяснил тот. – Тем более когда сразу видно.
О том, что представляет собою его жизненный опыт, Саня никогда не говорил, а Лера предпочитала не спрашивать. Это словно договоренность безмолвная была между ними: не вдаваться в подробности его занятий.
Однажды, сидя в кресле рядом со стенкой из прозрачных кирпичей, Саня поднял руку, чтобы сделать свет поярче – реостат реагировал на тепло ладони, – и Лера увидела пистолет, висящий в кобуре у него под пиджаком.
Заметив это, Саня слегка смутился, как будто стало явным что-то не слишком приличное.
– Извини, – сказал он. – Надо было в машине оставить, да я забыл.
Лера не совсем поняла, за что же надо извиняться. Многие ее знакомые носили оружие – правда, чаще газовое. А пистолеты ей почему-то ужасно нравились. Еще мама говорила в детстве, что у нее мальчишеская страсть к оружию, и петарды она вечно делала вместе с одноклассником Гришкой Власюком, и Митя даже называл ее боевой подругой…
– Ой, а можно я посмотрю? – попросила она. – Это у тебя какой, газовый или настоящий?
– Настоящий. – Саня улыбнулся, заметив ее любопытство, и смущенное выражение исчезло с его лица. – «Вальтер».
Он достал пистолет из кобуры, вынул магазин и, мгновенным движением передернув затвор, достал патрон из ствола.
– Теперь играйся, – разрешил он, протягивая Лере пистолет.
«Вальтер» лежал в руке как влитой, создавая ощущение надежности и силы.
– Я вот никак не могу понять, что же такое притягательное есть в оружии, – задумчиво произнесла Лера. – Ведь такая красота – глаз не отвести! И все-то я знаю и могу себе представить, какой след оставляет эта пулька, а все равно… Можешь ты это объяснить?
– Не знаю я, Лера, – пожал плечами Саня. – Я об этом как-то не думал. Ношу – и все. Красивый, конечно. Но я ведь из него не стрелял даже – ну, только в тире. – Поймав Лерин недоверчивый взгляд, Саня сказал негромко: – Интересно, за кого ж ты меня принимаешь?.. Я что, боевик, «бык» какой-нибудь, по-твоему, или прохожих граблю на улице?
– Ничего я такого не думаю, – смутилась Лера. – Просто ты так умело его передернул…
Но Саня, кажется, был взволнован.
– Зря ты, правда! – повторил он. – Сейчас специфика совсем другая, и каждому свое. То, например, чем я занимаюсь, – это, я считаю, вообще просто жесткий маркетинг, понятно?
– Жесткий маркетинг? – удивилась Лера. – Впервые такое слышу!
– Это тебе просто повезло, что ты с самого начала в «Горизонте» работала.
– Нет, я знаю, конечно… –
– Да ничего ты, выходит, не знаешь, раз говоришь! – Саня выглядел как никогда взволнованным. – Ты что, никогда на переговорах не видела, кто гарантирует выполнение? С твоей стороны – понятно, Глушенко был, а с противоположной?
– Видела, – согласилась Лера.
– И что, это плохо, по-твоему? – не унимался он. – Лучше, если тебя кинут, а потом ищи-свищи? Если я говорю, что будет выполнено – значит, будет, это все знают. И что с партнера взыщу – тоже знают. Ты считаешь, это не нужно?
– Саня, ну успокойся, – сказала Лера. – Да что я, маленькая? Все я понимаю прекрасно, не в Америке живем.
Прекрасно она понимала, что такое «жесткий маркетинг», разве что название показалось ей необычным. Лера давно уже старалась не задавать себе вопрос: как должно было бы быть? Конечно, лучше было бы пойти в суд, потребовать возмещения ущерба и понадеяться на судебного исполнителя. Но это было так же призрачно, как надеяться на то, что в Москве зимой вырастут бананы. Бананов-то теперь было полно, но не в Москве они росли…
Она посмотрела на Саню, такого рассерженного и расстроенного, и вдруг вспомнила стишок, который слышала однажды по телевизору из уст какого-то юмориста: «Жизнь такова, какова она есть, и более никакова». Саня весь был такой, как есть, и у Леры язык не поворачивался рассуждать о том, каким он должен был бы быть, или тем более осуждать его.
– Ну перестань, пожалуйста, – повторила Лера, положив свою руку на его, нервно сжимающую рукоятку «вальтера». – Я совсем не хотела тебя обидеть. Саня, да я вообще мало с кем так хорошо себя чувствую, как с тобой!
Она сказала это совершенно искренне, и, наверное, искренность почувствовалась в ее голосе. Саня замолчал, точно споткнулся, и посмотрел на Леру так, что ей даже неловко стало. Только рукоятку пистолета он продолжал сжимать по-прежнему, как будто боялся шевельнуть рукою, попавшей под Лерины пальцы.
Глава 3
Лера ничуть не кривила душой, когда говорила, что хорошо себя чувствует с Саней Первачевым.
Особенно потому, что в остальной своей жизни она чувствовала себя совсем не так легко, как это могло показаться со стороны. То, что происходило с Митей, пугало ее и мучило. Она чувствовала страшное напряжение, в котором он находится, и не знала, с чем оно связано и как его разрешить.
Уже были готовы костюмы и декорации, уже был назначен день премьеры «Онегина» – а Митя репетировал так изматывающе-тяжело, как будто только начал работать и как будто не было сделано ничего. А ведь у него были еще концерты не только в Ливнево, но и в консерватории, и Декабрьские вечера в Пушкинском музее, во время которых он то дирижировал, то играл на скрипке. И все это происходило одновременно.
В театре он пропадал теперь просто сутками и, как видела Лера, уставал так, что даже оставил свое любимое занятие – езду за рулем «Сааба»; театральная машина привозила его и отвозила.