Революция отвергает своих детей
Шрифт:
Остальные молчали.
В ранний утренний час мы услышали окончательный результат. Социал–демократическая партия получила 48,7%, Христианско–демократический союз — 22,1%, СЕПГ — 19,8°/о, Либерально–демократическая партия — 9,4% всех поданных голосов.
Причина поражения была мне, как и многим другим партработникам, вполне ясна. В народе нас называли «Русская партия». Хотя мы теоретически и выработали тезис об особом немецком пути к социализму, но это было известно и понятно только небольшому кругу населения. На практике мы поддерживали и защищали все мероприятия советских оккупационных властей. Мы получали от них бумагу, автомашины, дома и добавочные
Результат выборов был логическим следствием нашей зависимости от советских оккупационных властей. Жители Берлина голосовали против нас не потому, что мы были за социализм, — так говорил я себе, — они голосовали также не против жертвенных членов и руководящих работников, сделавших все, что было в их силах, чтобы облегчить участь населения. Они голосовали против нас потому, что они видели в нас, увы, не без основания, — партию, зависящую от Советского Союза.
Теперь нас могло спасти только одно: мы должны были отмежеваться от советских оккупационных властей, открыто выразить желание стать отныне независимой немецкой социалистической партией.
Может быть, так надеялся я в ту ночь, это поражение на выборах 20 октября приведет наконец к такому шагу, и таким образом, в конце концов, все же обернется в положительную сторону. Я надеялся, что теперь партийное руководство открыто признает причины поражения и сделает соответствующие выводы.
22 октября 1946 года в утреннем выпуске «Нейес Дейчланд» красовался заголовок: «Большая победа СЕПГ в зоне». После сообщения о результатах выборов в зоне (они были преувеличены) следовало наконец то, чего в это утро все читатели с нетерпением ждали: комментарии к выборам в Берлине.
«Общий результат берлинских выборов… отражает политические колебания большой части мелкобуржуазных слоев… Политический смысл берлинских выборов не выразился с достаточной ясностью. Решение, принятое не в пользу Социалистической единой партии Германии произошло не вследствие отрицательного отношения к политическим и хозяйственным требованиям, а также к проведенным работам по восстановлению, но в результате длящейся уже неделями борьбы реакционной прессы против СЕПГ, пользовавшейся демагогическими аргументами, которые не затрагивали главных политических точек зрения».
Ни одного слова о том, что не только «мелкобуржуазные избиратели», но и абсолютное большинство берлинских промышленных рабочих голосовали против СЕПГ и за СДПГ, никакого объяснения, почему западная пресса могла иметь такое решающее влияние, ни малейшего намека на то, что это поражение произошло из-за тесной связи СЕПГ с Советским Союзом и с советскими оккупационными властями.
В сильном разочаровании, почти придя в отчаяние, я отложил центральный орган моей партии. Я знал, что главный редактор, мой друг Лекс Энде [17] , которого я очень ценил, не мог ничего сделать. Он выразил в своей статье только то, что ему было приказано свыше. И в официальном заявлении партийного руководства по поводу выбо–ров — ни ситуация не была проанализирована, ни настоящая причина не была освещена.
17
Лекс Энде, один из способнейших и
Несколькими днями позже я был приглашен одним высокопоставленным офицером политического управления советской военной администрации. Он принадлежал к тем политическим работникам, которые уже во время войны были тщательно обучены. Я с ним познакомился в начале мая 1945 года в Брухмюле. Прошло всего несколько дней после поражения в Берлине, а он говорил о нем с таким спокойствием и равнодушием, будто дело шло о давно проигранной игре.
— Я последние дни анализировал и обдумывал результаты выборов, — бросил он мне небрежным тоном. — Они в высшей степени интересны.
Я не знал, что могу на это сказать, и молчал, думая, что он скажет что-либо о политике СЕПГ. Вместо этого я услыхал нечто совсем иное.
— Знаете, товарищ Леонгард, к настоящему, окончательному анализу политического настроения в Берлине можно было бы придти только в том случае, если бы на выборах участвовала пятая партия.
— Пятая партия?
— Да, пятая партия — скажем «Партия «Телеграфа»! 48,7% голосов за СДПГ совсем не все настоящие социал–демократические голоса. Многие выбрали социал–демократов, потому что «Телеграф» им это сказал. Я очень хотел бы знать, сколько имеется настоящих социал–демократов, и сколько, ну, скажем, «телеграфных партийцев».
Это было, правда, не то, что я ожидал от высокопоставленного советского офицера через два дня после катастрофического поражения СЕПГ, но его мысль показалась мне очень интересной, во всяком случае интереснее, чем официальные объяснения вождей СЕПГ.
— Я замечаю, товарищ Леонгард, что вы удивлены тем, что я все это не воспринимаю так трагично. Видите ли, я все это точно так и предвидел. Почему же я должен теперь поражаться этому? — сказал он в небрежном тоне.
Разговор перешел на другие темы. Неужели он меня вызвал только для того, чтобы сообщить мне о своей идее «телеграфной партии»?
Когда я встал, чтобы попрощаться, он сказал, слегка улыбаясь. — Ах, да, я хотел Вас о чем-то спросить …
«Теперь он скажет самое важное» — подумал я.
— В эти дни мы с некоторыми друзьями обдумывали один интересный вопрос. Представьте себе, товарищ Леонгард, если бы в Берлине и в советской зоне провести выборы без всякого влияния — без пропаганды и без раздачи особых ордеров на бумагу — и всем допущенным к выборам задать один только вопрос: «Вы за Восток или за Запад?». Какие результаты, по Вашему мнению, имели бы такие выборы? Я немного заколебался, умный офицер заметил это.
— Ну, ну, товарищ Леонгард, без колебаний, мы же здесь с глазу на глаз. Меня интересует Ваше подлинное мнение.
— Хорошо. Так вот мое мнение: на таких выборах, по–моему, при теперешних условиях голосовали бы приблизительно 15–20% за Восток и 80–85% за Запад.
Он выслушал мой ответ не только спокойно, но даже с дружеской улыбкой.
— У Вас хорошее чутье в оценке массовых настроений. Мы пришли к тому же результату.