Революция отвергает своих детей
Шрифт:
— Только те, кто вместе с негром.
Он захлопнул дверь передо мной. Через окно в двери я видел, как мой черный друг усиленно размахивает руками, своем своеобразном русском языке он кричал: «Молодой товарищ принадлежит к моей группе». Тут смягчился даже строгий швейцар. Дверь снова открылась.
— Друга негра просят пройти в столовую.
Все посмотрели на меня с уважением. Швейцар повел мня в столовую. С изумлением я почувствовал всю влиятельность моего друга.
— Это все же должно быть очень приятно кататься по Советскому Союзу, будучи единственным негром.
— Да, люди ко мне необычно дружественны. Часто мне не приходится стоять в очереди, так как меня охотно пропускают вперед — у парикмахера, на вокзале или в магазинах.
Но
Когда отношения между Советским Союзом и Америкой были натянуты, он не мог справиться со всеми поступавшими к нему предложениями, — его всюду приглашали петь и танцевать, его звали на банкеты и приветствовали, как представителя порабощенных негров Америки. Когда же отношения с США улучшались, становились хорошими или дружественными, негру приходилось исчезать, подобно тому, как должны были исчезнуть немецкие эмигранты после заключения пакта с гитлеровской Германией. Тогда для него наступали трудные времена — в такие периоды подавление негров замалчивали с такой же последовательностью, с которой об этом подавлении говорили в период вражды с США. Как раз в это время США предоставили Советскому Союзу ссуду в размере 10 миллиардов и казалось, что отношения улучшаются с каждым днем. Для моего негра настали трудные времена. Непосредственно после того, как была получена ссуда, ему заявили, что он больше не должен исполнять негритянские песни. Затем ему вообще запретили петь американские песни. Теперь он пел только советские песни по–русски, как любой другой певец. Банкеты и приемы отошли в прошлое.
Между прочим, концерт в Караганде прошел с большим успехом, слушатели долго аплодировали и громко вызывали негра (он, действительно, очень хорошо танцевал и пел). Очевидно, «новая линия» в негритянском вопросе еще не проникла в сознание слушателей.
Вначале мне казалось, что в Караганде я нахожусь в самом далеком и забытом уголке земли. Но постепенно у меня начало создаваться впечатление, что я живу в мировом центре. Первым появился генеральный секретарь германской компартии Вальтер Ульбрихт. Затем я встретил единственного, проживающего в Советском Союзе, негра. Несколько дней, спустя в Караганду прибыл знаменитый Алексей Стаханов. Правда, он уже давно не был шахтером — его назначили директором одной из крупнейших шахт Караганды и он получил задание добиться решительного «переворота» в работе всего угольного бассейна.
Наконец, однажды, когда я, в один весенний день 1942 года, бродил по улицам, ко мне подошел оборванный, одетый в лохмотья молодой человек. Я отказывался верить своим глазам — неужели это было возможно? Это был Губерт «в стране чудес». История Губерта Лосте начинается в 1934 году. В то время он был маленьким мальчиком, сыном шахтера из Саарской области. Даже в самых смелых мечтах он, наверное, не мог себе представить того, что ждало его в ближайшие годы.
В январе 1935 года население Саарской области должно бы путем плебисцита решать вопрос — присоединяться ли к гитлеровской Германии или предпочесть положение, бывшее до тех пор («статус кво»), — что означало бы дальнейшее пребывание под мандатом Лиги Наций. В это время «Правда» послала в Саарскую область одного из самых известных советских журналистов, Михаила Кольцова, который почти ежедневно помещал в газете статьи о положении в Саарской области.
Однажды Михаилу Кольцову пришло в голову усыновить маленького мальчика из шахтерской семьи. Имя мальчика было Губерт Лосте.
Об усыновлении тотчас же узнали в Советском Союзе. В газетах помещали фотографии мальчика и подробно описывали условия, в которых он жил.
После плебисцита Михаил Кольцов, вместе со своим воспитанником, вернулся в Советский Союз. Приезд мальчика из саарской рабочей семьи в Советский Союз был отмечен триумфальным приемом. Он не знал куда деваться от торжественных приемов и банкетов. Все газеты печатали его фотографии и рассказывали о
Но это было лишь началом его карьеры. К тому времени все переживания Губерта в Советском Союзе были старательно записаны, включая и славословия и восторженные речи, которые он очень охотно произносил. Записанные впечатления и восторженные выступления Губерта были собраны и изданы книгой, получившей заглавие «Губерт в стране чудес».
Книга была быстро расхватана и Губерт стал еще более популярным. Его пригласили в Кремль, где его принимали маршалы Буденный и Тухачевский. Школам, кино и театрам для молодежи присваивали имя «Губерт». Огромные изображения маленького, рыжего, круглолицего и веснушчатого Губерта носили даже во время шествий и демонстраций. Он, действительно, чувствовал себя так, как будто бы находился в стране чудес.
Но скоро счастливая жизнь Губерта совершенно неожиданно оборвалась. Его покровитель, Михаил Кольцов, был арестован, как: «враг народа», и звезда Губерта начала закатываться. Его изображения исчезли, театрам для молодежи присвоили другое название. Книга «Губерт в стране чудес» была изъята из всех книжных лавок и библиотек и Губерт, которому тем временем исполнилось четырнадцать лет, совершенно не знал, что ему делать дальше. Для него, конечно, было вдвойне трудно привыкать к жизни обыкновенного мальчика после того, как он был приучен к жизни маленького народного героя.
Благодаря посредничеству друзей, которые еще не были арестованы, он, наконец, попал в наш детдом №6.
Он превратился в воспитанника нашего детдома. Постепенно он привык к новой жизни и подружился с некоторыми воспитанниками, в том числе и со мной. Через год или два он примирился с тем, что из «Губерта в стране чудес» он превратился в обыкновенного Губерта Лосте.
Едва он успел, однако, привыкнуть к жизни в нашем детдоме, как его постиг в августе 1939 года новый удар. После того, как был заключен пакт с гитлеровской Германией, наш детдом был ликвидирован. Уже для нас это было тяжелым ударом — тем более для Губерта, которому предстояло пасть еще ниже, хотя он только что успел примириться со своей новой жизнью.
Это случилось в августе 1939 года. Теперь же была весна 1942 года. Два с половиной года я не видел Губерта и не знал, что с ним случилось. И вдруг он появился — изголодавшийся, оборванный. Он был похож на маленького бродягу.
Хотя я сам едва ли выглядел в то время намного лучше, я был потрясен тем, что увидел знаменитого Губерта в таком состоянии.
Невольно он обратился ко мне по–русски.
— Зачем ты говоришь по–русски, со мной ведь ты можешь говорить по–немецки.
Он рассмеялся печальным смехом.
— Я уже совсем отвык от этого. Я уже давно ни с кем не говорил по–немецки.
Он сразу снова перешел на русский язык и рассказал свою историю. Как и всех других немцев, его вызвали осенью 1941 года в милицию и уже с первым транспортом отправили в Караганду. Тех немцев, которые вошли в наш транспорт, расселили целыми группами. Первый же транспорт был распределен еще более сурово — Губерта совершенно одного отправили в далекую деревню Карагандинской области и уже через день после приезда он был прикреплен к одному из колхозов.