Рейд на Сан и Вислу
Шрифт:
На Украине мне лично известно только одно кавалерийское соединение Наумова. И еще, по слухам, был конно–партизанский отряд Флегонтова и Тихомирова, действовавший в Белоруссии. Может быть, существовали и другие такие же отряды, не знаю. Во всяком случае, конников–партизан было очень мало. Поэтому и хочется рассказать о кавалеристах Наумова, о нем самом, о его удивительном комиссаре Михаиле Михайловиче Тарасове — докторе из Кремлевской больницы, добровольно ушедшем работать хирургом в партизанский отряд и ставшем там комиссаром. Правда, я отвлекусь несколько в сторону и уведу мысли
Так вот, партизанская кавалерия… Она появилась не по прихоти того или иного военачальника, с давних пор полюбившего коня и седло.
— Нет! Нас породила степь украинская, — говорил еще на Припяти товарищу Демьяну молодой и стройный генерал Наумов. — Степь, где нельзя быть пешим. Если даже сам Ковпак поедет на юг пешим, то на другой же день его расколошматят. Стоит только ему оторваться от лесов… В степях партизанам немыслимо воевать в пешем строю! Да, да!
Это категорическое утверждение казалось нам тогда странным.
— Заносит молодого генерала, — миролюбиво отмахивался спокойный Базыма.
Но я вспоминал не раз этот разговор, когда мы сами выходили из Карпат. Через степное тернопольское Подолье и нам пришлось промчаться лихим кавалерийским аллюром…
Когда долетел слух о том, что в Горохове появились конники Наумова, мы все обрадовались. Ведь это они совершили знаменитый Степной рейд, каких никто из нас не совершал. Не шуточное было дело — зимой 1943 года ураганом пронестись по тылам группы войск Манштейна, выйти к Днепропетровску, подойти к Кременчугу, петлять две недели по Кировоградской и Одесской областям, там, где нет ни одного партизанского леска, где кишмя кишели не только полицейские гарнизоны, но и стратегические резервы Гитлера, прекрасно понимавшие, что Красная Армия уже приближается к Днепру! И потом стремительно взвиться вверх — на север, замахнуться наотмашь партизанской саблей!.. На кого? На какого–нибудь гебитскомиссара? Нет, бери выше. На областного губернатора или эсэсовского генерала? Выше! На самого гаулейтера Украины, рейхскомиссара Эриха Коха? Нет, выше, выше! Ну тогда на Альфреда Розенберга — гитлеровского наместника всех оккупированных советских районов? И опять нет. На самую полевую ставку Гитлера замахнулась партизанская сабля бывшего советского пограничника Наумова. И пусть даже враг успел увернуться и спасти свою шею, но он в ужасе задрожал перед грозной опасностью…
С нетерпением мы ждали Наумова, обещавшего заехать вечерком к нам в Печихвосты. И он, как всегда, оказался педантично точным. Едва начало смеркаться и только белый пушистый снег как бы задерживал приход черной ночи, село вдруг ожило. По центральной улице промчался запряженный тройкой легкий волынский шарабан. За ним — два верховых коня, а на расстоянии двадцати метров — целая кавалькада конников.
Я не видел Наумова с весны 1943 года, но сразу же узнал его. Всегда питал я к нему, этому бывшему капитану погранвойск, повышенный и, чего греха таить, немного ревнивый интерес.
В шарабане рядом с Наумовым сидел
— Доктор кремлевский, а теперь комиссар наш, — отрекомендовал его Наумов. — Прошу любить и жаловать.
Я удивленно оглядел незнакомца. Тот не без любопытства глянул на меня и добродушно протянул руку:
— Тарасов, Михаил Михайлович.
Генерал ловко скинул с плеч черную бурку. Размялся и стал знакомить с другими, сопровождавшими его конниками:
— Кроме доктора, со мною — Колька Грызлов, москвич, и этим все сказано. А то — земляк Гоголя Владлен Гончаровский. А это — Андрейка Лях. А вот эти — хинельской гвардии братья Астаховы — Илья и Роман.
Митя Самоедов — земляк Ломоносова, архангельский мужик, кавалер ордена Ленина за спасение жизни командиров в бою. А тот, с самым лихим чубом, — Сергей Бузанов, смоленский соколок… Коршак Коля — лазил под лед за пулеметом. Тося Дроздова — девочка из Конотопа. Донецкий шахтер Анатолий Кихтенко… Словом — все орлы!
Я смотрел на каждого с нескрываемым уважением. Передо мной стояли герои хинельских походов, овеянные степными ветрами, прокуренные пороховым дымом, рыцари кавалерийских рейдов.
Действительно орлы, ничего не скажешь. Румянец — во всю щеку, глаза озорные, блестят.
Я представляю в свою очередь Мыколу Солдатенко, Васю Войцеховича, Кульбаку, Роберта Кляйна…
— Под Гороховом мои хлопцы из Венгрии с твоим капитаном встретились. Обнимаются, целуются, — говорит Наумов, — даже я растрогался.
— Это Иосиф Тоут? Он у Бакрадзе вроде за комиссара.
— Фамилию не помню. Знаю, что из ЦК венгерского комсомола. Так, что ли?..
— Ну, он самый… А каких он земляков у вас встретил, товарищ генерал? — спросил Мыкола.
— Есть там у нас… Иштван Декан, Ева Ракоши, да и другие, — ответил за генерала Тарасов.
— Словом, интернационал, — засмеялся Наумов. — Разве думали мы еще год назад, сражаясь в Брянских лесах с восьмым венгерским корпусом, что у нас будут комиссарами да контрразведчиками мадьяры? А, Петро?
— Та цэ що? — подхватил его мысль Мыкола. — У нас есть Герой Советского Союза — немец Роберт Кляйн.
Наумов обернулся ко мне:
— Правда, Петр Петрович?
— Да вы только что видели его.
— Ну и дела–а, — покачал головой бывший пограничник. — Что же он, этот Кляйн, у вас делает?
— Да вот вернулся с асфальта. Мотался на машине между Львовом, Золочевом и Бродами. А сейчас пошел разведдонесение писать.
— Вот это уже действительно интернационал!..
Приехавшие устали с дороги и пошли в хату отдохнуть. Я распорядился, чтобы Федчук позаботился о конях. Встретиться решили за ужином.
— Как полагается, — сказал Наумов. — А когда у вас ужин по расписанию?
Взглянув на часы, я сказал, что через сорок минут.
— Ого! Режим питания — большое дело, — хмыкнул комиссар–врач не то насмешливо, не то одобрительно.
— Заночуете, конечно?
— Да, пожалуй. А впрочем, там дело покажет, — уклончиво сказал генерал.
— Да, дел много, поспешать надо, — в тон ему отозвался я. — Жду вас в штабной столовой, второй дом справа.