Рейд в опасную зону. Том 1
Шрифт:
Приземляюсь мягко, как обычно. Шум вертушки давно стих, а вокруг — только шелест листьев и мягкий песок, тишина такая, что можно услышать собственное дыхание. Рядом, в тени скалы, стоит Фархад. Вижу его и сразу понимаю — человек опытный, не первый год в этих краях чужаков водит.
Высокий, жилистый, одет в серо-зелёные шаровары и длинную куртку чёрного цвета, напоминающую кафтан. На голове — белый тюрбан, почти сливается с лицом, загорелым и грубым, будто вырезанным из камня. Глаза прищурены, сморщенные в складках, как у тех, кто не привык
— Салам, — говорит тихо, кивая мне, поднимая руку в приветствии, но без улыбки. Смотрит с оценивающим прищуром, словно разгадывает, на что я способен. — Я Фархад.
— Беркут.
Киваю в ответ и, не теряя времени, показываю ему на запад, где маячит наша цель. Фархад кивает, ничего не говоря, и жестом велит следовать за ним.
Следую за ним. Камни под ногами скользкие, воздух сухой, и каждая ступенька — как сражение с землёй. Ощущение, будто нас кто-то подслушивает. Фархад идёт быстро, иногда оглядывается, видимо проверяя, что я не отстаю.
Я не отстаю. Иду след в след.
Хочется спросить, далеко ли, но понимаю — не время и не место для разговоров. Проводник лишь изредка жестами указывает направление, остаётся неуловимо тихим. Мы двигаемся по узкой тропке, вдоль каменистой расщелины, которая прячется в складках гор.
На одной из остановок Фархад вдруг приподнимает ладонь, заставляя меня замереть. Мы падаем на камни, стараясь слиться с тенью, которая обволакивает горы. Ночью здесь только тьма и тишина. Далеко впереди в чёрной пустоте мигает огонёк. Проводник чуть прищуривает глаза, кивает, что всё в порядке, и мы двигаемся дальше.
Моя новая боярка
Я — менталист. Погиб в 2046 в неравной схватке с захватчиками. Я жив? Я — граф Григорий Орлов и меня ждет служба в пехоте? Нет? Я охотник и хранитель душ https://author.today/reader/408414/3779093
Глава 5
На рассвете останавливаемся, выбираем место в нише под скалой. Фархад достаёт из складок одежды две лепёшки и протягивает одну мне. Тёплая, тянет сухой мукой и дымом. Разламываю на куски, медленно жую, чувствуя, как каждое мгновение обостряет ощущение реальности.
Он пьёт воду из фляги, потом протягивает мне. Вода — как спасение, прохладная и мягкая, кажется, приносит с собой какую-то долю покоя. Мы смотрим друг на друга, не говоря ни слова.
Когда солнце поднимается выше, Фархад указывает на дальний склон. За ним — наша цель. Там, в окружении скал, в кишлаке прячется вражеский отряд. Лежим в укрытии, наблюдаем, как тени начинают сгущаться, пока всё не становится словно выжженным насквозь, как на старом, выцветшем снимке.
— Ты готов? — тихо спрашиваю, хотя понимаю, что Фархад так же готов, как и я. Он кивает, коротко и уверенно.
И вот тут, когда сосредоточенность на пределе, когда вот-вот произойдёт всё задуманное, тишина нарушается. Фархад вдруг замечает, что взгляд мой словно на секунду
— Ты чего, Беркут? — шепчет он.
Молчу. Вспоминаю слова Сашки: «Маша твоя скоро может тут появиться. Я слышал, её к нам перевести хотят, в медсанчасть»
Мотаю головой, скидываю с себя, словно морок. Не дело это о бабах думать в такой серьёзный момент. Разберусь потом.
Лежу на склоне, дыхание замедляю. Рядом — Фархад, проводник, человек, которому я доверяю, но всё равно не до конца. Да и как можно здесь, в Афгане, доверять на все сто.
Жаркий воздух несёт приторный запах трав, которые примешиваются к запаху камуфляжа и пороха, осевшего после последнего боя. Мы оба следим за кишлаком внизу — узкие улочки, тропки, стены из глины и камня, крыши, на которых сушатся бурдюки. На первый взгляд — сонное место, где и война как будто забыта. Но это только на первый взгляд.
— Беркут, вон там, у мечети… — Фархад чуть дёргает меня за рукав. Я присматриваюсь. Да, действительно, движение. Несколько тёмных фигур скользят по улочке, между домами, глядишь, к вечерней молитве собрались. Идут вплотную к стенам, как будто боятся собственного дыхания.
— Эти — духи, — тихо шепчет Фархад, — они всегда, как тени. Днём их не увидишь, ночью — бесшумные. У моего дяди в доме большая семья. Поэтому у него они не остановились, слишком много посторонних глаз. Ночью мы пойдём туда.
Я киваю. Фархад знает, что делает. Темнота нам в помощь — в темноте они тоже, конечно, видят, но и у нас есть подготовка.
Весь день мы лежим тихо, наблюдаем за моджахедами.
С наступлением ночи мы с Фархадом покидаем своё укрытие и спускаемся вниз к кишлаку.
Спустя час ползем вдоль стены, пробираясь к дому, застроенному ещё его предками. Дворик — как на ладони. Забор низкий, для местных он скорее символ, чем защита. Собаки тихо завозились, но их успокаивает Фархад, шепча что-то на местном языке.
Когда заходим внутрь, меня встречает запах сухого травяного чая и жареной баранины. Огонёк от единственной керосинки выхватывает из темноты фигуру. Дядя Фархада — седой, костлявый мужчина с цепким, острым взглядом. В его глазах — тревога, и, как мне кажется, нелюбовь ко мне, советскому солдату. Он кивает, молча предлагая сесть на низкую подушку рядом.
— Ты знаешь, зачем духи пришли к вам в кишлак? — тихо спрашиваю его, понимая, что нельзя тянуть.
Мы здесь ненадолго.
— Они к Аллаху молиться идут, — ответ звучит, как отрезанный, и я вижу, что он не хочет говорить правду при мне, — чужаке.
Фархад заступает за меня, успокаивает дядю.
— Дядя, это Беркут, он не причинит зла. Он против духов, таких, которые нашу землю оскверняют.
Дядя смотрит на меня, тяжело дыша, будто борясь с собой. Затем решается.
— Духи свои планы здесь строят, оружие хранят. Они как крысы — прячутся, но укусить могут, когда не ждешь. Иначе зачем они передвигаются ночью по кишлаку?