Рейд в опасную зону. Том 2
Шрифт:
Она смеётся звонко, но мягко.
Её руки лёгкие и аккуратные. Когда она накладывает повязку, мне даже кажется, что боль немного утихает. Но я уже знаю, что это не бинты. Это её особенная лёгкость.
Клава тем временем суетится рядом. Что-то мурлычет о том, как хорошо держусь.
А глаза её…
Да, она смотрит прямо на меня. Улыбается уголками губ, но взгляд выдаёт — ей не просто интересно, я нравлюсь ей.
В этот момент широко распахивается дверь.
В кабинет врывается Маша
Её щеки пылают, глаза метают молнии. Она замирает, увидев, как Клава склонилась надо мной.
— Ты что, уже здесь хозяйка? — выпаливает Маша, сверля Клаву взглядом.
Клава не смущается ни на секунду.
— А вы, простите, кто? Пациент или просто зритель?
— Я — подруга, — Маша делает шаг вперёд, скрестив руки на груди. — Если ты думаешь, что можешь всех тут очаровать, то это зря.
Клава выпрямляется и смотрит на Машу с холодным вызовом.
— У нас тут медсанчасть, не танцы на клубной вечеринке. Если у вас вопросы к товарищу капитану, дождитесь за дверью.
— Ах вот как! — Маша бросает взгляд на меня, в котором читается — «А ты что, молчишь?»
А я молча наблюдаю.
Потом делаю то, что даже сам от себя не ожидал — усмехаюсь.
— Клава права, Маша. Здесь хирургический кабинет. Почти стерильный.
Но Маша застыла, как статуя, и не покидает кабинет. Походу собирается превращать его в поле боя.
Клава смотрит на меня спокойно.
— Вот так, товарищ капитан. Мы с вами, кажется, начинаем понимать друг друга.
Я хочу по-мужски помочь Клаве. Но получается так себе.
— Маша, мы всё уже с тобой обсудили, — ровно говорю я, намекая на наш последний разговор, что отношений у нас с ней не будет.
Она, словно не слышит меня,
Я оборачиваюсь к Клаве.
— Спасибо, вам, Клава. Вы настоящий профессионал.
— Беркут, пожалуйста, обращайся ко мне на «ты», — мягко улыбается она.
— Хорошо, Клава, приду в следующий раз на перевязку, буду обращаться на «ты».
Её щеки розовеют, а Маша только сильнее стискивает кулаки.
Ну, начинается! Что за…?
Доктор быстро покидает кабинет, я выхожу вслед за ним в коридор.
И сразу натыкаюсь на Колесникова и Гусева. Они стоят, подпирая стену, явно в предвкушении.
— Ну ты, Беркут, дал жару, — Сашка подмигивает. — Одна туда, другая сюда. Ты точно не командир гарема?
— А что Клава? — тут же подхватывает Гусев. — У вас теперь с ней серьёзно?
— Достали вы, — отмахиваюсь я.
Колесников ухмыляется.
— Ну, смотри, Беркут, Маша не из тех, кто успокоится. Сейчас весь полк услышит, что ты двух медсестёр окрутил.
Эта их болтовня заставляет меня замереть на секунду. Я уже предвижу, как эта история разрастается и превращается в очередной казус.
— А вы собственно
— Да вот узнали, что тут появилась новая медсестра Клава, хотели познакомиться. А ты, Беркут, как всегда опередил, -ухмыляется Сашка.
— Что за ерунду ты несешь? Сами меня отправили в медсанчасть.
— Ну ты Беркут, конечно! — Колесников смеётся, хлопая меня по спине. — Зачем тебе две пассии сразу?
— Какие пассии? У тебя воображение, Сашка, как у поэта.
— Воображение? Да ты бы видел, как они на тебя смотрят!
Он шутит, а мне вдруг становится совсем не до смеха. Из кабинета доносятся приглушённые голоса Клавы и Маши. Чую, там сейчас разразится что-то совсем не к месту.
Колесников наклоняется ближе.
— Ставлю десятку, что, не только Маша с тебя глаз не спустит. Чую, Клава тоже крепко за тебя зацепилась. Так что, Беркут, выбирай, пока не поздно.
Я молча смотрю на дверь медкабинета, и внутри что-то щёлкает. Может быть, мне пора уже вмешаться?
Да, нет, пусть сами разбираются!
Разворачиваюсь и иду на выход.
Выхожу из медсанчасти, чувствуя, как бинты на плече начинают немного стягивать рану. Грудь всё ещё тяжёлая, как после удара, не только от боли, а от того, что всплывшие в голове воспоминания накрывают волной.
Пахнет пылью, раскалённым солнцем и гарью. Вроде уже несколько часов прошло, а запах боя всё ещё где-то тут, впивается в кожу, в одежду.
У входа стоит замполит, подполковник Григорьев. Высокий, худой, с лицом, на котором застыли суровость и усталость одновременно. Его всегда можно было найти рядом, когда нам приходилось возвращаться после самых тяжёлых операций. Сейчас он стоит, опираясь на перила крыльца.
— Беркут, — зовёт меня, не оборачиваясь, как будто знает, что я выйду именно сейчас.
Я подхожу ближе, стою молча. Григорьев бросает окурок на землю, тушит сапогом, затем смотрит на меня долгим, тяжелым взглядом.
— Как ты? — спрашивает он, как будто это имеет значение.
— Нормально, товарищ капитан. Плечо подлатали. Жить буду.
Григорьев хмурится, кивает на дверь санчасти.
— Это хорошо. Но мне сейчас больше важно другое. Что там случилось? Почему у нас такие потери?
Я тяжело вздыхаю.
— Мы уже начали завершать, — начинаю, глядя куда-то в сторону, чтобы не видеть выражение его лица. — Приказ об отмене операции поступил с задержкой. Усачёв… Пашка… он чеку выдернул. Растерялся.
Замполит медленно поворачивает голову, смотрит на меня пристально.
— Рядовой?
Я киваю.
— Старшина Болотов Иван видел это. Бросился на Пашку. Они оба… Там. Остались. Спасли всех остальных.
Слова застревают в горле. Перед глазами снова встаёт та картина.