Рейд за бессмертием
Шрифт:
— Дядя Юнус! Меня не скормят свиньям?
— Не бойся! Я буду рядом и никому не дам тебя в обиду.
— Я — сын Шамиля! — гордо ответил Джамалэддин. — Страха нет!
Но при первой встрече с урусами юный горец все же немного испугался. Они смутили его своими безбородыми лицами с торчащими запыленными усами, пустыми уставшими глазами и странной одеждой, подходящей скорее домашним рабам-камилам, чем воинам.
Мальчика ждали. Все надеялись, что возобновившиеся переговоры покончат со страшным кровопролитием и жестокий поход наконец-то завершится.
— Мне поручено проводить вас к генералу Граббе.
Юнус злобно зыркнул на отступника, но промолчал.
Солдаты помогли ему и Джамалэддину перелезть через туры, набитые камнями. Офицеры отдали честь. Выделили почетный конвой. Весьма потрепанный, если честно. Среди куринцев, отправленных как сопровождающие долгожданного аманата, был и Вася. Он уцелел в резне на перешейке, отделавшись ссадинами и ушибами. Мундир превратился в лохмотья, штаны в дырах, сапоги всмятку. Неуставная папаха на голове пробита пулями несколько раз.
Добрались до штабных палаток не быстро. Навстречу шел поток свежих войск. Кабардинцы шагали сменять куринцев, которые добились столь многого, но выбились из сил. Переговоры переговорами, но возможность нового штурма никто не отменял. Командир Чеченского отряда отдал приказ о передислокации войск, как только был поднят белый флаг.
— Если Шамиль затеял снова азиатские хитрости, его ждет серьезное разочарование, — сердито бурчал Граббе, дождавшись прибытия аманата. — Мы с ним не в детские игры забавлялись, чтобы кончить почти ничем. Буду требовать выхода из Ахульго в три дня и проживания в Грозной[1].
— Согласится ли он? — усомнился генерал-майор Пулло. — Для Шамиля подобный исход будет означать политическую смерть.
— У него нет иного выхода.
— Он может предпочесть смерть в бою.
— Так тому и быть!
— Как прикажете записать в документах имя ребенка?
— Какой бойкий мальчишка! — усмехнулся Граббе, глядя на Джамалэддина, быстро освоившегося в новой обстановке и уже забавлявшегося с генеральским телескопом. «Черт» оказался вполне обычным дядькой, только без бороды, но с кучей волос на лице. Неинтересно. — Запишите: сын мятежного вождя из Нагорного Дагестана.
… — Унтер-офицер Девяткин! Что за неуставной вид? — распекал Васю генерал-майор Пулло на следующее утро. — Что за толпу оборванцев ты ко мне притащил?! Я приказал Циклаурову выделить самых отличившихся вчера при штурме в почетный караул у палатки командующего. И что в итоге? Где фуражка?!
На голове Васи красовалась папаха, с которой он не расставался со времен отряда налетов Дорохова. Видок у нее, конечно, еще тот! Прямо скажем, не парадный!
— Что язык проглотил? Отвечать! — вызверился командир полка.
— Так это… Вашество! Поизносились!
— Сам вижу, что поизносились. Но могли же в порядок себя хоть как-то привести!
Вася внешне не подал виду. Все также изображал тупого
— Как ты будешь стоять на посту у господина генерал-адъютанта в дырявой папахе?! — не унимался командир куринцев.
— Вашество, господин генерал-майор! — вмешался другой унтер. — Разрешите?
— Чего у тебя? — злобно рявкнул Пулло.
Унтер сунул Васе в руку тяжелую папаху. Милов удивился ее весу, но виду не подал. Поменял на голове головной убор.
Командир куринцев оглядел строй полувзвода. Все, как на подбор, в папахах. Сговорились! А ведь это чистый убыток, коли солдаты к папахам привыкнут. После каждого похода бывший полковник списывал, как утерянные, ранцы и папахи, которые солдаты никогда с собой не брали. И имел приличный с того бакшиш. А теперь? Вот полюбилась им папаха ни с того ни с сего! А все этот чертов Девяткин! С него пошло.
«Вернемся в Грозную, отправлю тебя снова к Дорохову. Хватит мне народ баламутить!» — сделал себе зарубку на память генерал. Он уже успел позабыть, как Вася таскал ему из грозненского леса чеченские кинжалы.
Он оглядел еще раз своих солдат. Все — кто в лес, кто по дрова. Многие — с перевязанными ранами. Один в укороченной бурке, свисающей с плеча. У другого шинель подрезана. У третьего — да почти у каждого второго — ремень висит не по форме. И у всех появились кинжалы — от прямых до бебутов.
«Тесаки-то тяжелые в поход не взяли. А тут, глядя на Девяткинский горлорез, вооружились. Нужно будет по прибытию в квартиры издать приказ об изменении полковой формы. Кое-что можно использовать. Изобретатели! — хмыкнул он. — Жить захочешь, и не такое придумаешь!».
Все ж генерал-майор был отличным командиром полка, этого у него не отнять. Он подмечал все нюансы службы и доверял солдатскому чутью.
— Шинели хоть наденьте, позорники! — по-отечески махнув рукой, буркнул Пулло на прощание и пошел собираться.
Его ждали переговоры с Шамилем, и он всерьез опасался за свою жизнь. С этими фанатиками никогда не знаешь, чего ожидать.
— Нашел дураков в шинели на жаре стоять! — хмыкнул Вася ему вслед. — Братцы, отчего папаха такая тяжелая?
— Мы тебе долю с добычи, что с горцев сняли, выделили. И в подкладку папахи зашили. Если б не твоя идея папахи носить, многие без башки бы остались. Рубятся они, черти, знатно. А папаха иной раз выручает.
Вася впечатлился. И восхитился солдатской смекалке. Ничего не скажешь, по-пацански сослуживцы поступили. И с выдумкой.