Рейд за бессмертием
Шрифт:
Он приветствовал нас. Я ответил по-турецки.
— Удобно ли почтенному хазрату говорить на этом языке?
— Я знаю много языков. С аварским я иду в бой, на кумыкском изъясняюсь с женщинами, на чеченском шучу, на турецком пишу падишаху, а на арабском говорю с Аллахом… Если тебе удобнее изъясняться на турецком, так тому и быть. Прошу, присаживайтесь.
Пулло сглотнул. Он явно волновался. Отдавал себе ясный отчет в важности встречи. В ее исторической и политической важности! И в ее опасности! Он неуверенно опустился на ковер, скрестив ноги по-татарски («Знаток — отметил я про себя. — Не станут горцы хмыкать и звать его женщиной»). Шамиль присел
«Неужели он зафиксировал Пулло, чтобы уж наверняка заколоть его кинжалом, если что-то пойдет не так? Или в этом жесте есть некий сакральный смысл, которого я не понимаю? И один мюрид, подобравшийся ближе, с бебута руки не отпускает».
Шамиль заметил, что я все вижу. Тонко улыбнулся.
— Ты, драгоман, носишь русский мундир как-то по-своему. Такое впечатление, что он тебе не так привычен, как другая одежда. И смотришь не туда, куда обычно глядят наибы урусов.
— От вашей проницательности, имам сахиб, ничему не скрыться. Я много лет провел в Черкесии. И черкеска мне столь же привычна, как и мундир.
— Мне бы хотелось с тобой поговорить о той земле. Как там с исламом? Так ли крепки в вере наши братья, черкесы, как мои люди? Увы, сейчас не время. Но кто знает, быть может, нам доведется еще встретиться? Теперь же послушаем, что скажет нам генерал.
Пулло откашлялся. Достал из кармана лист бумаги. Начал говорить. Я переводил, повторяя каждый пункт несколько раз, начиная со второго:
— Славнейший сераскир, генерал Граббе, победитель Ташив-ходжи и аула Аргвани, поручил мне передать следующие пункты соглашения, которое должно быть заключено. Первое. Шамиль предварительно отдает своего сына аманатом. Это выполнено. Второе. Шамиль и все мюриды, находящиеся ныне в Ахульго, сдаются русскому правительству; жизнь, имущество и семейства их остаются неприкосновенными; правительство назначает им место жительства и содержание; все прочее предоставляется великодушию русского императора.
Тут же поднялся гневный ропот. Шамиль слушал с каменным лицом. Пулло невозмутимо продолжал, а я вслед за ним, повысив голос:
— Третье. Все оружие, находящееся ныне на Ахульго, забирается как трофеи.
— Это позор! — закричали мюриды. — От нас хотят безоговорочной капитуляции.
— Четвертое. Оба Ахульго считать на вечные времена землею императора Российского, и горцам на ней без дозволения не селиться.
Пулло закончил. С легким поклоном головы передал Шамилю листок бумаги. Мюриды продолжали шуметь, сжимая оружие все крепче и крепче. От их взглядов можно было прикуривать.
— Сейчас они кинутся на нас! — с тревогой, но бодро сказал капитан Вольф. Он напросился на эту встречу, несмотря на свои раны. И, по-моему, об этом не жалел: опасность его бодрила.
Пулло поспешил разрядить обстановку. Использовал домашние заготовки.
— Имаму не о чем беспокоиться. В русском лагере ему ничто не угрожает. Что же касается его дальнейшего местожительства, это обсуждаемый вопрос. Шамиль может временно поселиться или в Ставрополе, или в аулах, чьи старшины известны преданностью нашей власти. В Умахан-Юрте или в Больших Кулларах, или в Самашках…
Шамиль продолжал молчать. Прежде чем он ответил, вмешался его дядя, представившийся Бартиханом:
— По нашему обычаю, прежде чем принять решение, нужно посоветоваться с учеными и старыми людьми, которые здесь отсутствуют. Мы вернемся в аул и их спросим.
— Вечные их отговорки! —
Не успел я перевести эти слова, как раздались напевные звуки азана. Мулла в ауле возвестил, что пришло время намаза.
— Почему так рано? — удивился генерал.
Шамиль встал и произнес единственные слова за все время переговоров:
— Нет речей после призыва на молитву.
Он, не прощаясь, удалился, не среагировав на мои слова о сутках на принятие решения.
— Что все это значит?! Что за игры?! — разъярился Пулло.
Я пожал плечами.
— Похоже, нам стоит удалиться.
— Он что, рассчитывал, что мы повторим ошибку Клюгенау? — удивился Вольф. — Напрасно мы ждали успеха от личного свидания. Нам уделили всего полчаса.
Я смотрел в спину уходящего Шамиля, этого великого человека, и не мог прийти в себя от собственного же вывода. Я бы мог его предостеречь. Рассказать, если он меня выслушает (что крайне сомнительно), о печальном конце, который его ждет. О предательстве самых близких. О вынужденной сдаче в плен. Об унизительном существовании на правах почетного пленника под опекой пристава и о царской пенсии, которую он примет. О крушении дела всей его жизни и сложном отношении потомков. Мог бы, но не стану! Остановись сейчас Шамиль, на его место придет другой. Призывать к благоразумию нужно не его, а множество тех, кто в Дагестане и Чечне живет одной войной и вовлекает в нее других, часто вопреки их желанию. А Шамиль? Как лишить надежды того, кто своими руками, своей волей, своей энергией сотворит немыслимое?! Сможет долгими годами бороться с одной из могущественных стран мира. Заставит с собой считаться, бояться и пытаться с ним договариваться. Создаст свой имамат — исламское государство, пусть и обреченное. Сам! Поднявшись из самых низов. Одними лишь своими знаниями, талантом, гением стратега, политика и дипломата, харизмой — всем тем, что я, благодаря неведомой мне силе, смог наблюдать воочию. И не мне его предостерегать или поучать. И в спину ему стрелять не стану, как готов был поступить с Сефер-беем…
Вася. Ахульго, 19–21 августа 1839 года.
Шамиль был в отчаянии. Призрачный фитилек надежды безжалостно задул русский ультиматум. Выбора ему не оставили. Теперь только смерть. Но виду не показывал. Предпочел упрекнуть соратников.
— Я вас предупреждал, что толку из переговоров не выйдет? Убедились? Не хотел я идти, понимая, что потребуют от нас невозможного. Но вы настояли.
Мюриды понурили головы.
— Мы надеялись, что урусы, получив твоего сына, смягчатся!
— Вы наивны, как дети! Неужели вы до сих пор не поняли, что им нужен я, Шамиль?! Хотите, отдамся в руки врагов?
— Нет! — тут же вмешался Бартихан. — Такого подарка они от нас не дождутся!
— Не дождутся! — согласились все. — Лучше смерть, чем позор!
— Тогда ответим им так: «Я еще до отправки сына в заложники знал, что вы не помиритесь с нами. А все ваше вероломство! Теперь сражайтесь с нами с той стороны, с какой хотите. Для вас у нас имеется только сабля».
— Нет! — возразил Ахверды-Магома. Он сумел пробраться в Ахульго после поражения собранного горского ополчения в июне и теперь был назначен, вместо погибшего Сурхая, командовать обороной. — Нужно ответить дипломатично. Раз они отвели три дня на переговоры, используем это время, чтобы люди передохнули и чтобы восстановить укрепления.