Рихард Феникс. Море. Книга 3
Шрифт:
— Они сказали, что им нужнее. Забрали. Забрали у меня Эннику. Чтобы не сказала никому, не обличила… Предали. Предали слово заветное, слово от смерти охраняющее, врачебное… Вот так легко. Не за деньги. За благо. Посулили благо великое нам всем. А я, говорят, того. Не надо, говорят, мне этого. У меня, говорят, сын есть. А что мне сын?! Чиён — сорняк. Прорастёт и на улице. А дочку… Я всегда хотел дочку. И вот… Получил. И лишился. И Эннику, Эннику мою забрали. И Хайну мою забрали. И больше никому я не нужен… Ты друг же мне… Сделай что-нибудь, а? Ну чего стоит тебе, а? Верни мне дочку, верни мне
…Темнота. Блеск заступа в руках. Голос будто изнутри головы:
— Что это? Дневник… Сколько можно хранить бывших жён в своей спальне, а, Нгуэн? С глаз долой. Время лечит. Меня излечило, и тебе поможет. — Стук комьев земли, ещё различима знакомая крышка сундука…
…Темнота. Мозаичные глаза на крошечном детском лице.
— Дедя, давай поиглаем!
— Во что?
— В плавду! Люблю плавду. Кто совлёт, тот умлёт.
— Ваше высочество, тебе ж всего шесть лет! Откуда такие страшные слова знаешь?
— Наю! Папа казав!
— Ох уж этот папа. Вот будет тебе лет семнадцать, тогда и поиграем.
— Неть! Завтла!
— В семнадцать, а лучше в восемнадцать.
— Семацать — многа! Одицать!
— Шестнадцать.
— Многа! Динацать!
— Пятнадцать!
— Тинадцать!
— Четырнадцать?
— Тинацать с паавиной!
— Хорошо.
…Темнота. Снова мозаичные глаза на бледном, будто кукольном лице. Но уже постарше. Едва слышен скрип и шелест кожистых крыльев, рваный блеск покачивающихся золотых треугольников по обе стороны всё ещё не взрослого лица.
— Дядюшка Виктор, сегодня мне ровно тринадцать с половиной лет. Смею надеяться, что вы помните наше обещание?
— Да, принцесса, я помню.
Из темноты протянулись тонкие белые руки, маленькие пальчики ощупали лицо — так знакомо, так явно.
— Когда люди не врут, они красивые. Будьте красивым, дядюшка Виктор.
— Хорошо, принцесса. Во что сыграем?
— В карточную башню. Вы помните, как показали мне однажды эту игру? Я рада. По чьей вине башня упадёт, тот рассказывает о другом правду.
— Хитро придумано, принцесса! Только у меня руки постоянно трясутся.
— Тем больше я узнаю о себе. Пожалуйста, начнём…
Башня падала, и падала, и падала из раза в раз.
— … Да, дядюшка, теперь я понимаю, что за сны мне снились, чьё прошлое я видела, почему не могу ходить в тенях, но меня сжигает солнце. Любовь способна творить чудеса, вы не находите, дядюшка Виктор?
— Как? Как ты заставила меня сказать это, принцесса?
— Благодаря дару видеть души, что пришёл ко мне от бабушки моей Ангуис. И дару заклинания, коим наградил меня дедушка, светлый Чародей. Теперь я это знаю точно.
— Принцесса Хайна, что… Что ты будешь с этим делать? Я не хотел…
— Простите, дядюшка, я знаю, что вы не хотели мне говорить это, но больше мне было не у кого это спросить. А теперь, с ваших слов, я могу рассчитывать на союзницу. И хорошо, что мне не нужно звать её мачехой.
— Принцесса,
— Всего лишь наказать бесчестных лжецов. Ложь порочна. Единожды солгав, человек обрекает себя на долгую и мучительную смерть, оскверняет себя страшным грехом. И скверна эта расходится и на других. Нам никогда не познать счастья, пока все вокруг лгут. И вы, дядюшка Виктор, пожалуйста, не будьте против моих стремлений, не оскверняйте себя и наш город и оставайтесь таким же красивым…
* * *
И Нолан, вываливаясь из липких воспоминаний мэра, вновь увидел день представления. Тогда он вместе с сыном встретил потерявшуюся принцессу Теней, и он ей солгал: сказал, что живёт в обычном доме, а не в скальном, в пещере, как было на самом деле. Такая незначительная ложь, уловка, утайка — а сделала его целью стрелка, Чиёна, брата по отцу принцессы Хайны. Так за что же она обошлась с ним так? Мысли скакали, а кто-то тянул к двери, жёстко заламывая Фениксу руки, не позволяя взглянуть на мэра. Держал не Урмё — другие. Мягкий шелест одежд, стук подкованных каблуков, древко короткого копья на границе зрения
— Было ли что-нибудь ещё? — выкрикнул Нолан, не пытаясь сопротивляться, чтобы не сделать хуже.
— Только забвение, — едва слышно шепнул мэр.
Дверь захлопнулась перед носом. Нолана наконец отпустили. Перед ним, скрыв лица способностью Теней, стояли Хайме и Йон-шу. Позади них застыл Урмё.
— И как же вы поступите с новыми знаниями? — процедил Хайме.
— Никак. Я ей должен за сына, — поморщился Феникс и, обогнув советников, отправился прочь. — Идём, Урмё! Дело закрыто.
Напарник догнал его через пару минут на боковой дорожке в саду мэрии, показал гербовый лист со штампом «Завершено!», сказал:
— Я спросил, что делать с Тавиром, который находится у Радонаса. Мэр ответил, что в Ярмехеле есть с ними связь, можно оттуда послать запрос, чтобы вернули мальчишку. Но поскольку Тавир сбежал без разрешения и рекомендации после объединения Лагенфорда с деревней Фениксов, его будут считать отступником и по возвращению подвергнут суду.
— Гадство!
— Не то слово! Мэр на завтрашнем совете собирается составить запрос и отправить его в Ярмехель, а оттуда в Радонас. Подождём, что уж. Хотя мальчишке не позавидуешь. Пусть бы сидел на месте и никуда не дёргался лишний раз. Авось, там найдёт себе работу какую, второй дом. Я так понял, у вас его особо не любят, а так, считай, шанс на новую жизнь, — рассудил Урмё и натянул кепку на голову. Маленький козырёк совсем не давал тени на глаза, и старший детектив весело щурился, на свежем воздухе приходя в себя.
— Надеюсь, птицы доберутся без приключений, — процедил Нолан, а вспомнил Симона, как тот просил вернуть Тавира домой. Неужели это обещание так и останется невыполненным? Дурацкое первое дело после долгого перерыва — всё кувырком, всё не так, как прежде.
— Хорошо, что закрыли это дело, — кашлянув, сказал Урмё. — Мы бы всё равно не смогли подвязать сведения, добытые твоей новой способностью, к нему. Доказательств физических ведь нет. А умозрительные, сам знаешь, не очень-то тянут на настоящие.