Рихард Феникс. Море. Книга 3
Шрифт:
— Думаешь? — с лёгким ехидством спросил Урмё, взглянув на друга. — Не посвятишь? — Но вопросы были заданы так тихо, что Нолан едва расслышал и в ответ покачал головой.
Феникс поднялся, распрямил затёкшие плечи и спину, прошёлся вперёд почти до стола, повернул налево, к карте.
— Ну-ну, походите подумайте. — Мэр отложил указку и вернулся в своё кресло, будто не желая делить пространство с кем-либо.
Нолан приближался к карте, медленно, уверенно, кристаллизуя одну очень простую мысль. А ещё Йон-Шу и загадочная неразговорчивость Урмё не давали ему покоя. Даже не так! Они прокладывали
Феникс вспомнил ту заметку с письмом Тавира в газете, точнее то, что было после неё: сумасшествие, отчаянное стремление бежать спасать сына. Неразумные действия завершились арестом. Но это Нолан уже пережил, отстрадал, заодно отдохнул и очистил голову от ненужных мыслей, да вдобавок повидал сына с помощью чуда матерей. И теперь, когда младший детектив был спокоен, то смог всё увидеть чуть точнее, проанализировать, не поддаваясь эмоциям. Прошлое яркими вспышками пробегало перед глазами: извозчик до центральных конюшен, где были самые быстрые скакуны в Лагенфорде, серые камни стены, чёрный конь.
Дойдя до карты, Нолан развернулся и направился к двери мимо манекена с мэрскими атрибутами, ступая неслышно, чувствуя на себе взгляды Урмё и Виктора. Память подсовывала картинки, будто укрупнённые под лупой. Чёрный жеребец с маленькой, будто вырезанной из камня головой, с длинными, слишком тонкими ногами, которыми тот переступал нерешительно, робко. Часто вздымались круглые бока, изгибалась порывисто жилистая шея, натягивалась узда в руках конюшего. Феникс щёлкнул пальцами — вот оно — и развернулся.
В начале детективной карьеры Нолану пришлось искать пропавшую из одной из конюшен у внутренних стен кобылу. Стены эти надёжно отделяли квартал верховной знати и Теней от города. Лишь врождённая брезгливость не позволяла этим Детям богов держать животных на своей территории. Тогда Фениксу и пришлось разузнать о породах, встречающихся в Лагенфорде.
Северные кряжистые тяжеловозы, белые в рыжих яблоках, были ниже среднего, медлительные и выносливые, они слушались лишь хозяина или старейшего в стаде коня. Только поняв это, люди смогли приручить вольные стада холодных равнин.
Пестрели разными окрасами обычные рабочие лошадки, которых называли дворняжками. Те могли бежать до семи часов без продыху, и каждый, кто имел в кармане пять галтуров — половину цены от тяжеловоза, — мог купить себе «дворняжку»: ездить, пахать, запрягать. Ко всем они шли, всех слушались, хотя попадались весьма сноровистые животины.
А были лошади, которых Тени привели с собой в Лагенфорд с той стороны реки Разлучинки, из Бех-Абара, уже очень давно. Чернее ночи, почти в два раза быстрее, выносливей, выше обычных. Они славились своими упрямством и верным служением хозяину, отгоняя от него даже собратьев. Но больше всего — ценой. Выкрасть и продать такую диковинку означало обеспечить себя до конца жизни. Но тут их никто не крал и не покупал — шила в мешке не утаишь. Жеребят этой породы легко путали с «дворняжками» той же масти, и только со временем разница становилась заметна.
Кобылу они тогда нашли. Соскучившись по захворавшему хозяину, сноровистая зверюга перегрызла повод, перемахнула
Но ведь так не бывает?! Нолан приложил палец к губам, замер у карты. И разгадка, бьющаяся птицей в руках, была в крепкой клетке из вопроса «Зачем?».
Феникс оглядел присутствующих, повернулся к карте, разглядывая тонкую, почти без изгибов, дорогу от Лагенфорда к Ярмехелю. Высокие цифры над ней венчали скобку, раскрывшуюся от города гор до города вод.
— Одна тысяча двести пятьдесят километров, — будто ни к кому не обращаясь, прочитал Нолан. — Это верные цифры?
— А вы сомневаетесь в картографии Энба-оленей? —искренне удивился мэр.
— Нет, пожалуй, нет.
Феникс проследил скобку от Ярмехеля через Пестролес вниз до Заккервира. Вспомнил, что в последнем живёт сын Шермиды, подумал: «Интересно, почему она не оставила его в Пестролесе, где метисам самое место? Чего ради было тащить в такую даль?».
— Девятьсот пятьдесят километров, — назвал он число над дорогой. И проследил дальше. — От нас до Заккервира одна тысяча двести пятьдесят километров…
— Да, всё верно, — кивнул мэр, — а если присмотритесь, то по югу от гор Штрехнана из Заккервира до Виллему тысяча четыреста. И всё это расстояние, летом особенно, заполнено Чернозубыми, которые мешают и жить, и торговать, и вопреки стараниям остаются неуловимыми.
— А вы не думаете, что возить продовольствие настолько издалека весьма опрометчиво? — Нолан постучал пальцем к востоку от Фениксовых гор: — Здесь — равнина. По крайней мере самые точные в мире картографы — Энба-олени — не указали в этом месте ни болот, ни водоразливов, ни густых лесов, как тут и там. Так почему бы не использовать эти земли для обеспечения города?
Мэр откинулся на высокую спинку кресла, поджал губы, с непонятной детской обидой глядя на Феникса. А затем, взяв себя в руки, наклонился вперёд и произнёс:
— Политические вопросы так не решаются, господин младший детектив.
— Вы правы, мэр, возможно, я в этом несведущ, — Нолан прищурился, с трудом сдерживаясь, чтобы не применить принудительный допрос, — но меня, как жителя Лагенфорда, крайне огорчает нежелание города использовать все его ресурсы.
— Нашим главным ресурсом была железная руда! Которую вы, Фениксы, добывали! Теперь руды мало и справляемся мы сами: котлы и печи, кузнечных дел мастера. Нам больше нечем хвалиться! А богатейшие залежи находятся на ничейной территории, откуда всех гонит бог Солнца! И если вы так ратуете за использование всех ресурсов, почему не вспомните о руде и алмазах гор Штрехнана? Или вы не знали? — разгорячился мэр.