Рим или смерть
Шрифт:
Прав был Гарибальди, переговоры Луи Наполеон затеял с одной только целью - выиграть время, сам же отправил Удино две новые дивизии, осадные орудия, кавалерию. До поры до времени Франция все же оставалась внешне нейтральной, а вот австрийцы двинулись из захваченной Болоньи на Рим. Продвигались они пока очень медленно, но угроза нарастала. Мадзини знал, что Гарибальди - любимец народа, солдаты его боготворят. Какие бы разногласия их ни разделяли, он понимал - без Гарибальди и его легиона городу не устоять. Вот почему ему поневоле пришлось отозвать Гарибальди в Рим,
Утром 12 мая 1849 года, пройдя за ночь сорок километров, гарибальдийцы вернулись в Рим. У городских ворот их встретил генерал Авеццана. Он подъехал к Гарибальди и крепко пожал ему руку. Легионеры вскинули ружья и дали залп в воздух. Из домов сразу выбежали люди, кто с ружьем, кто с мушкетом, а кто и просто с ножом, - решили, что это французы нарушили перемирие. Когда же увидели запыленных, уставших гарибальдийцев, от радости тоже открыли пальбу, переполошив весь город.
Увы, впереди Рим ждали не победные салюты, а тяжелейшие испытания. Получив известие о наступлении австрийцев и о падении Болоньи, Мадзини немедленно созвал Ассамблею.
– Чтобы вести войну, нужны солдаты и орудия, чтобы ее выиграть, нужна неколебимая твердость, - сказал он депутатам.
– И такой полководец, как Гарибальди!
– крикнул из зала Чернуски, глава баррикадной комиссии. (В Риме поспешно возводили баррикады на случай, если французы все же прорвутся в город и завяжут уличные бои.)
Ответом ему была овация одних депутатов и растерянное молчание других.
Глава шестая
БЕРЕГИСЬ, ВЕЛЛЕТРИ!
Гарибальди не был падок до славы, но решение Мадзини глубоко его оскорбило. Назначить главнокомандующим Пьетро Розелли, эту воплощенную посредственность! Как Мадзини не понимает: нельзя революционную армию ставить под начало генерала старой школы! Для Розелли, методичного до тошноты, военная доктрина - евангелие, а всякое отступление от правил опасная ересь. Довоюешься с таким полководцем до полного поражения!
Мадзини знал, что Розелли отнюдь не блестящий стратег и ничем себя пока не проявил. Сам он предпочел бы назначить главнокомандующим Гарибальди, и в этом его поддерживал Авеццана. Однако против была большая часть депутатов Национальной Ассамблеи. Они хотели бы видеть командующим войсками уроженца Рима. В штабе Авеццаны и так почти все офицеры пришлые тосканцы, пьемонтцы, неаполитанцы, ломбардцы. Из римлян там один Розелли. Ну а Гарибальди и вовсе из Ниццы, города, где французскую речь услышишь куда чаще, чем итальянскую.
Все-таки Мадзини устоял бы, наверное, под натиском местных патриотов, но он боялся вконец ожесточить ревностных католиков, своих и особенно французских. Гарибальди для них - сорви-голова, вольнодумец и смутьян, способный учинить побоище клерикалам. Розелли же из партии умеренных республиканцев, а во французском парламенте умеренные вместе с правыми как раз составляют сейчас большинство. Нельзя давать Луи Наполеону такой козырь в руки, думал Мадзини.
Если главнокомандующим станет Розелли, то Луи Наполеон не сможет больше утверждать, будто в Римской республике всем
Якобинцев Луи Наполеон выдумал, чтобы напугать своих благонамеренных буржуа, а вот эмигрантов среди защитников Римской республики и в самом деле было немало. Венгров, поляков, швейцарцев и... французов во главе с архитектором Лавироном. Человек высокого мужества и духовной стойкости, он некоторое время был другом Александра Ивановича Герцена. Познакомились они в Париже, в самый разгар французской революции 1848 года. Лавирон сражался в те дни на баррикадах Парижа, и даже когда революция была потоплена в крови и к власти пришел Луи Наполеон, он не отчаялся и решил вопреки всему продолжать борьбу.
Вот что рассказывает об этом Герцен в "Былом и думах".
"...Дело было потеряно. Лавирон скрылся. Он был судим и осужден заочно. Реакция пьянела, она чувствовала себя сильной для борьбы и вскоре сильной для победы - тут июньские дни, потом проскрипции, ссылки, синий террор. В это самое время однажды вечером сидел я на бульваре перед Тортони*, в толпе всякой всячины и, как в Париже всегда бывает - в умеренную и неумеренную монархию, в республику и империю, - все это общество впересыпку со шпионами. Вдруг подходит ко мне - не верю глазам Лавирон.
_______________
* Кафе в Париже.
– Здравствуйте!
– говорит он.
– Что за сумасшествие?!
– отвечаю я вполголоса и, взяв его под руку, отхожу от Тортони.
– Как же можно так подвергаться и особенно теперь?
– Если бы вы знали, что за скука сидеть взаперти и прятаться, просто с ума сойдешь... Я думал, думал, да и пошел гулять.
– Зачем же на бульвар?
– Это ничего не значит. Здесь меня меньше знают, чем по ту сторону Сены, и кому же придет в голову, что я стану прогуливаться мимо Тортони? Впрочем, я еду...
– Куда?!
– В Женеву... так тяжко и так все надоело. Мы идем навстречу страшным несчастиям. Падение, падение, мелкость во всех, во всем! Ну, прощайте, и да будет наша встреча повеселее...
В Женеве Лавирон занимался архитектурой, что-то строил. Вдруг объявлена война "за папу" против Рима. Французы сделали свою вероломную высадку в Чивитавеккьи и приближались к Риму. Лавирон бросил циркуль и поскакал в Рим. "Надобно вам инженера, артиллериста, солдата?.. Я француз, я стыжусь за Францию и иду драться с моими соотечественниками", - говорил он триумвирам и пошел жертвой искупления в ряды римлян".
Такие вот "искатели приключений" сражались за Римскую республику!
Кто же лучше Мадзини знал, сколько лжи и яда в утверждениях папы Пия IX и Луи Наполеона!
Но он вел трудные переговоры с Фердинандом Лессепсом, посланцем Луи Наполеона, и стремился непременно заключить соглашение, пусть даже ценой серьезных уступок. И потому он не устоял перед требованиями депутатов Ассамблеи - главнокомандующим римской армии стал Пьетро Розелли, уроженец Рима, честный патриот и никудышный полководец.