Римские рассказы
Шрифт:
Мимоза начала было:
— В Вен… — но Ирис ее перебила:
— В Виареджо.
Девушки переглянулись и начали смеяться.
— Почему вы смеетесь? — спросил Серафино.
— Не обращайте внимания, — сказала Мимоза, — моя сестра такая глупенькая… Сначала мы были в Венеции, остановились там в отеле, а потом уже в Виареджо, на своей собственной вилле.
Я понял, что она лгала, так как, говоря это, она опустила глаза. Она, так же как и я, не умела лгать, глядя прямо в глаза. Мимоза продолжала непринужденным
— Синьор Марио, вы продюсер… Серафино говорил, что вы сделаете нам пробу.
Я был озадачен и посмотрел на Серафино, но тот поспешил отвернуться. Тогда я сказал:
— Видите ли, синьорина… Проба — это нечто вроде маленького фильма, ее нельзя провести без необходимой подготовки. Нужны режиссер, оператор, нужна киностудия… Серафино ничего в этом не смыслит… Но, может быть, на этих днях…
— На этих днях — это значит никогда.
— Нет, синьорина! Уверяю вас…
— Ну, будьте так добры, сделайте нам пробу сейчас!
Она старалась очаровать меня, взяла за руку, прижалась к моему плечу. Я понял, что Серафино вскружил им голову этой выдумкой, и попытался еще раз втолковать ей, что пробу нельзя провести так сразу, без всякой подготовки. Постепенно это до нее дошло, и она отпустила мою руку. Потом обратилась к сестре, болтавшей с Серафино:
— Я тебе говорила, что все это выдумки… Ну что мы будем делать? Пойдем домой?
Ирис, не ожидавшая такого конца, была огорчена. Она сказала в замешательстве:
— Но мы можем провести с ними время… до вечера.
— Разумеется! — подхватил Серафино. — Проведем время вместе… покатаемся на машине.
— У вас есть машина? — спросила Мимоза, почти примиренная.
— Да, вон она.
Девушка посмотрела в том направлении, куда он показывал, увидела машину и сразу переменила тон:
— В таком случае поедем кататься… В кафе мне скучно.
Мы все поднялись. Ирис пошла вперед с Серафино, а Мимоза, подойдя ко мне, спросила:
— Вы на меня не обиделись?.. Знаете, нам столько уже давали всяких обещаний! Значит, вы сделаете мне пробу?
Итак, все мои разъяснения ни к чему не привели: она во что бы то ни стало хотела, чтобы я сделал пробу. Я ничего не ответил и сел рядом с ней в машину на заднее сиденье, а Серафино и Ирис уселись впереди.
— Куда мы поедем? — спросил Серафино.
Теперь Мимоза опять прильнула к моему плечу, взяла мою руку и стала пожимать ее. Она тихо упрашивала:
— Ну будьте же добрым, скажите ему, чтобы он поехал на киностудию, и сделайте нам пробу…
От злости я с минуту не мог ничего выговорить, а она воспользовалась моим молчанием и добавила вполголоса:
— Если вы сделаете мне пробу, я обещаю поцеловать вас, слышите?
Тут меня осенило вдохновение и я предложил:
— Поедемте к Серафино… У него великолепная квартира… Там я разгляжу вас обеих получше и скажу вам, стоит ли вообще устраивать эту
Я увидел, как Серафино метнул на меня взгляд, исполненный укора: машину хозяина он выдавал за свою, но в дом хозяина он еще никого не осмеливался приглашать. И действительно, он стал возражать:
— Не лучше ли совершить хорошую прогулку?
Однако девушки, в особенности Мимоза, настаивали:
— Никаких прогулок, надо договориться о пробе.
Серафино поневоле пришлось согласиться, и мы на полной скорости помчались в район Париоли, где находился дом его патрона. Всю дорогу Мимоза не переставая ластилась ко мне, говорила со мной тихим, нежным, вкрадчивым голосом. Я не слушал ее, но до меня все время долетали через короткие промежутки одни и те же слова, словно кто-то гвоздь вколачивал: «Проба… сделайте пробу!.. Сделаем пробу?..»
Вот наконец и Париоли с его малолюдными улицами и роскошными особняками — сплошные балконы да зеркальные стекла. А вот и вилла хозяина Серафино: подъезд отделан черным мрамором, лифт — весь красное дерево и зеркала. Мы поднялись на третий этаж. Здесь было темно, пахло нафталином и нежилым помещением. Серафино предупредил:
— Мне очень неприятно, но я долго был в отсутствии, и квартира в полном беспорядке.
Вошли в гостиную. Серафино открыл окна. Сели на диван, покрытый серым чехлом, напротив пианино, завешанного простынями, сколотыми английскими булавками. Я приступил к исполнению своего плана.
— Теперь вы обе походите немного по гостиной, а мы с Серафино посмотрим на вас. И тогда я решу, стоит ли делать пробу.
— А ноги мы должны показывать? — спросила Мимоза. — Нет, не нужно… Просто пройдитесь несколько раз, и все.
Они послушно стали прохаживаться перед нами взад и вперед по натертому паркету. Нельзя было, конечно, отрицать, что эти девушки с пышной шевелюрой, развитыми бедрами и грудью и тонкими талиями изящны. Но я заметил, что ноги у них, так же как и руки, были большие и грубые. А икры чуть искривлены, некрасивой формы. В общем, девушек такого рода продюсеры не берут даже в статистки. Между тем Ирис и Мимоза продолжали расхаживать перед нами. И всякий раз, встречаясь посередине гостиной, они начинали хохотать. Внезапно я крикнул:
— Стоп! Довольно, садитесь.
Они сели и уставились на меня в тревожном ожидании. Я коротко и сухо объявил:
— Очень сожалею, но вы не годитесь.
— А почему?
— Сейчас я вам объясню, почему, — начал я серьезным тоном. — Для моего фильма мне не нужны девушки изящные, воспитанные, изысканные, аристократичные, вроде вас… Мне нужны простые девушки из народа… такие девушки, которые при случае могут даже выругаться, которые ходят с вызывающим видом; словом, грубые, плохо воспитанные, неотесанные… А вы дочери инженера, барышни из хорошей семьи… Вы мне не подходите.