Римские рассказы
Шрифт:
И вот в один прекрасный вечер Туда вместе с моим кумом приехала в Рим, и я пошел на вокзал встретить ее. С первого же взгляда я понял, что Туда настоящая чочарка, из тех, что целый день без устали могут вскапывать землю мотыгой и носить по горным тропинкам на голове корзину весом в полцентнера. У Туды были розовые щеки, которые так нравились профессору, косы вокруг головы, черные, сходящиеся на переносице брови, круглое лицо, а когда она смеялась, во рту у нее сверкали очень ровные, белые зубы — в Чочарии женщины чистят их листьями мальвы. Правда, одета она была
Туда держала под мышкой корзину; она сказала, что это для меня. В корзинке на соломе лежала дюжина свежих яиц, прикрытых листьями смоковницы. Я посоветовал ей отдать подарок профессору: это произведет на него хорошее впечатление. Туда ответила, что она не подумала о профессоре, ведь он синьор и, конечно, у него имеется собственный курятник. Я рассмеялся; пока мы ехали домой на трамвае, я расспросил ее о том о сем и понял, что Туда настоящая дикарка: она никогда не видела поезда, трамвая, шестиэтажных домов. Словом, как и хотелось профессору, она была необразованная.
Мы приехали домой; сначала я провел Туду в швейцарскую, чтобы познакомить ее с моей женой, а потом мы поднялись на лифте к профессору. Он открыл нам сам, потому что у него не было прислуги — обычно моя жена убирала его квартиру, а иногда и готовила ему обед. Едва мы вошли, как Туда сунула профессору корзинку со словами:
— Держи, профессор, я привезла тебе свежих яиц.
Я сказал ей:
— Профессору не говорят «ты».
Но профессор подбодрил Туду, сказав:
— Ничего, девочка, обращайся ко мне на «ты».
Профессор объяснил мне, что это ее «ты» шло от древних римлян, что древние римляне, так же как чочарцы, не знали обращения на «вы» и обходились друг с другом запросто, словно все они были одна большая семья.
Потом профессор провел Туду на кухню. Кухня у него была большая, с газовой плитой, алюминиевыми кастрюлями и всем, что требуется. Он разъяснил Туде, как этим пользоваться. Туда выслушала все молча и серьезно. Потом звонко сказала:
— А я не умею готовить.
— Но как же? — сказал растерянно профессор. — Мне говорили, что ты умеешь готовить.
Туда сказала:
— В деревне я работала… Копала землю мотыгой… Конечно, я готовила, но только лишь бы поесть… Такой кухни у меня никогда не было.
— А где ты готовила?
— В шалаше.
— Ну что же, — сказал профессор, теребя бородку, — мы здесь тоже готовим — лишь бы поесть… Допустим, что тебе надо приготовить мне обед… Что ты сделаешь?
Туда улыбнулась и сказала:
— Я сделаю тебе макароны с фасолью… Потом ты выпьешь стакан вина… Ну, потом можешь съесть еще несколько грецких орехов и немного фиг.
— И это все… Никакого второго?
— Как так второго?
— Говорю, никакого второго блюда… рыбы, мяса? Туда весело расхохоталась:
— Макарон с фасолью и хлеба тебе мало?.. Чего же тебе еще?.. Я съедала тарелку макарон с фасолью
— Я занимаюсь, пишу, я тоже работаю.
— Вот именно — занимаешься… А мы работаем по-настоящему.
Короче, Туда никак не хотела согласиться, что надо готовить, как говорил профессор, «второе». Наконец, после долгих споров, было решено, что моя жена некоторое время будет приходить и учить Туду готовить. Потом мы прошли в комнату для прислуги. Это была хорошая комната, выходящая во двор, с кроватью, комодом и шкафом. Оглядевшись вокруг, Туда сразу же спросила:
— Я буду спать одна?
— А с кем бы ты хотела спать?
— В деревне мы спим по пять человек в комнате, — Нет, эта комната только для тебя.
Я ушел, наказав Туде быть старательной и хорошо работать, потому что я отвечаю за нее и перед профессором и перед своим кумом, который ее рекомендовал. Уходя, я слышал, как профессор объяснял ей:
— Смотри, ты должна ежедневно метелочкой и тряпкой стирать пыль со всех этих книг.
— Что ты делаешь с этими книгами? — спросила Туда. — На что они тебе?
— Книги для меня то же, что для тебя мотыга… Они нужны мне для работы.
— Но мотыга-то у меня только одна.
Начиная с этого дня профессор, проходя мимо швейцарской, всякий раз сообщал мне какую-нибудь новость о Туде. Сказать по правде, профессор не был в большом восторге. Однажды он пожаловался мне:
— Неотесанная она, совсем неотесанная… Знаете, что она вчера сделала? Взяла с моего стола листок бумаги — работу моего ученика — и заткнула ею бутылку с вином.
— Профессор, — сказал я, — ведь я предупреждал вас… Деревенская девушка…
— Да, — согласился он, — но все-таки она милая девочка… Добрая, услужливая… очень милая девочка.
Прошло некоторое время, и эта милая девочка, как ее называл профессор, стала настоящей городской девицей. Получив жалованье, она начала с того, что сшила себе модное платье и стала похожа на настоящую синьорину. Потом купила туфельки на высоком каблуке. Потом сумочку под крокодилову кожу. Потом — и это было уж совсем напрасно — отрезала косу. Правда щеки у нее по-прежнему были румяные, как два яблока; они не могли так скоро стать бледными, как у девушек, родившихся в городе, и это как раз нравилось в ней не одному профессору. Когда я первый раз увидел ее с этим мерзавцем Марио, шофером синьоры с четвертого этажа, я сразу же сказал ей:
— Смотри, этот тебе не пара… А то, что он говорит тебе, он повторяет всем девушкам.
Туда ответила:
— Вчера он возил меня на машине в Монте-Марио.
— Ну и что же?
— Хорошо прокатиться на машине… А посмотри, что он мне дал, — и она показала булавку из белого металла со слоненком, какие продают галантерейщики на рынке Кампо деи Фьори.
Я сказал ей:
— Ты глупая и не понимаешь, что он тебя водит за нос… Кроме того, ему не следовало бы без спросу катать тебя на машине… Если об этом узнает синьора, ему достанется. И потом — будь осторожна, еще раз говорю тебе будь осторожна.