Рискованная игра Сталина: в поисках союзников против Гитлера, 1930-1936 гг.
Шрифт:
Но Поуп — это не Купер, потому что он спросил Стимсона, нужно ли ему вернуться в Москву и объяснить большевикам, как им следует управлять своей партией? Поуп как будто хотел своим вопросом загнать Стимсона в угол, но тот не проглотил приманку. Нет, прямо ответил он, пусть занимаются своими делами.
Поуп пришел к выводу, что Стимсон, Келли и другие теперь менее расположены к сотрудничеству с СССР, чем в начале лета. Тем не менее у него были хорошие новости для сотрудника «Амторга» Г. И. Андрейчина. «Я встречался с Рузвельтом, мы с ним познакомились в 1902 году, когда он работал в юридической фирме “Рузвельт и Марвин”. Марвин мой старый друг, мы вместе учились в колледже, а мой двоюродный брат Роберт Поуп — также близкий друг Рузвельта. Ничто так не ускоряет прогресс, как семейные и деловые связи. Узнав, что я вернулся из СССР, Рузвельт мне написал и пригласил в Олбани». Поуп рассказал, что они провели вместе весь день и что Рузвельт «с большой симпатией относится к СССР». Он считал постыдной торговую дискриминацию советских товаров. Рузвельт знал, что эти законы придумали демократы, но собирался их изменить. Это будет первое, что он
122
Г. И. Андрейчин — М. М. Литвинову. 22 октября 1932 г. // САО. Годы непризнания, 1927–1933. С. 624–627.
Литвинов ненавидел западных посредников и скептически относился к деятельности Поупа. «Я лично думаю, что Поупу не следует устраивать свидания ни до, ни после 10 ноября. Он достаточно разоблачен уже как Хлестаков, стремящийся при нашей помощи создать себе рекламу в Соединенных Штатах без всякой пользы для нас. Его разговоры… приносят больше вреда, чем пользы. Я отнюдь не рекомендую отталкивать Поупа, но, выслушивая его рассказы, не следует ему давать никаких поручений и сведений и никаких свиданий ему не устраивать» [123] . Так считал Литвинов, но не Политбюро, которое организовало встречи с Поупом, гостеприимно его встретило и передало информацию в Вашингтон. Когда Литвинов говорил о своем личном мнении, он имел в виду именно свое мнение, а не политику Политбюро.
123
М. М. Литвинов — Г. И. Андрейчину. 25 октября 1932 г. // Там же. С. 627.
Наверно, интересно было бы узнать, затормозило ли создание фильма «Черное и белое», а также расистские высказывания Купера кампанию по признанию СССР. Но расистом был не только Купер. Когда Стимсон назвал темнокожих американцев, которые поехали в Москву, праздношатающимися «выродками», это было ничуть не лучше, чем слова Купера о неграх — насильниках белых женщин, заслуживающих линчевания. Читатель может себе представить, как Купер употребляет словечко и покрепче. Он родился в Миннесоте, а Стимсон — в Нью-Йорке. Они не были бедняками с юга. Но так обстояли дела в США в 1930-х годах. Расизм был повсюду. Вернувшись в США в конце осени, Купер направился на встречу с Богдановым. Он снова завел разговор о «негритянском фильме», но уже не позволял себе расистские и грубые высказывания, как во время визита в Москву. Купер сообщил Богданову, что он попросил Молотова остановить съемки, но, так как удовлетворительный ответ не предвиделся, он выдвинул ультиматум. Либо съемки прекращаются, либо он уезжает из СССР и прекращает там дальнейшую работу. Он пояснил Богданову, что власти пообещали выполнить его условия и он думает, что дело закрыто. Но, видимо, советские чиновники считали иначе, так как, пока он оставался в Москве, ему оказывали холодный прием. Куперу предложили еще один договор генерального подряда, но он затребовал в два раза больше денег, чем было предусмотрено, и отказывался снизить цену. В результате Госплан остановил переговоры [124] . Купер запятнал свою репутацию.
124
В. И. Межлаук — И. В. Сталину. 7 октября 1932 г.; П. А. Богданов — В. И. Межлауку. 2 ноября 1932 г. // Москва — Вашингтон. Т. II. С. 540–541, 550–553. См. также: Roman M. L. Opposing Jim Crow: African Americans and the Soviet Indictment of U.S. Racism, 1928–1937. Lincoln, NE: University of Nebraska Press, 2012 (chap. 4).
Президент Рузвельт и начало с чистого листа
10 ноября 1932 года Франклина Рузвельта избрали президентом США. По словам Богданова, избрание Рузвельта значило, что можно начать отношения с чистого листа. Хотя будущий президент не говорил ничего про СССР во время избирательной кампании, в частных разговорах с разными людьми, содержание которых доходило до Богданова, он предполагал, что новое правительство пересмотрит «вопрос СССР». Поскольку Рузвельт строил свою кампанию на решении экономических проблем, то, скорее всего, в первую очередь он должен был заняться советско-американской торговлей и поставить ее на службу американским интересам. Богданов понимал, что Рузвельт — это не Гувер. Он шире мыслил и не испытывал, как Гувер, ненависти к СССР. Так оно и было.
Много было разговоров о том, что же будет дальше, и упоминались обычные вопросы: долги, «пропаганда», Япония, Китай, сложности на Дальнем Востоке. Американские журналисты в Европе свободно давали рекомендации советским дипломатам. «Рузвельт не сказал ни да, ни нет, — высказал свое мнение один из них в Варшаве. — Он свободен». Советское правительство должно оказать ему помощь, так как он находится под давлением «реакционных элементов». Другой американский журналист в Лондоне утверждал, что разворот в сторону СССР однозначно произошел еще до того, как Рузвельт занял свою должность. Министерство обороны было не против восстановить дипломатические отношения, в отличие от Госдепартамента. Все терялись в догадках, как поступит Рузвельт, но одно было понятно наверняка: он не будет придерживаться антисоветской политики, как Гувер. Он не питал личной неприязни к СССР, но и не планировал никакой конкретной политики. Что касается «советского вопроса», Рузвельт был готов начать с чистого листа. В следующие
125
Выписка из дневника советника полпредства СССР в Польше Б. Г. Подольского о беседе с американским журналистом Э. Маурером о перспективах признания СССР со стороны США. 1932 г.; Из записи беседы полномочного представителя СССР в Великобритании И. М. Майского с корреспондентом агентства «Юнайтед пресс» в Берлине Ф. Ку по вопросам советско-американских отношений. 15 декабря 1932 г. // САО. Годы непризнания, 1927–1933. С. 650–651, 656–658.
Сквирский доложил из Вашингтона о том, что можно ожидать изменения политического курса. Оставался один вопрос: сможет ли новая администрация верно оценить раздутое сопротивление и, проигнорировав его, повернуть в сторону признания СССР без посредников и проволочек [126] . А посредники в Нью-Йорке появлялись очень быстро. Например, сенатор Роберт Лафоллет-младший, предложивший провести неофициальные переговоры. По его словам, Рузвельт не хотел преждевременной публичности в вопросе советско-американских отношений. Литвинов сразу же закрыл этот канал, так как возражал против любых переговоров о предварительных условиях [127] .
126
Б. Е. Сквирский — М. М. Литвинову. 22 февраля 1933 г. // Там же. С. 670–672.
127
Ю. Д. Михальский — М. М. Литвинову. 24 марта 1933 г.; М. М. Литвинов — Ю. Д. Михальскому. 26 марта 1933 г. // Москва — Вашингтон. Т. II. С. 621–624.
Появились и две хорошо знакомые фигуры: Купер и Поуп. Купер встречался с Рузвельтом и с чиновниками Госдепартамента в апреле 1933 года. Президент Рузвельт считал «желательные» нормальные советско-американские отношения «не только интересными для обеих стран, но и необходимыми для установления всеобщего мира». Однако в тот момент в стране существовала серьезная оппозиция, которая мешала признанию СССР. Купер попытался начать давать советы Богданову, и Литвинов снова быстро среагировал. Он не понимал до конца, что именно предлагает Купер и предлагает ли он вообще что-нибудь. Поэтому он сообщил Сквирскому, на что готово советское правительство, а на что нет. Это необходимо было упомянуть на переговорах с США в той или иной форме, но не через такого представителя, как Купер, который выдвигает свои собственные идеи, а не передает то, что думает Рузвельт или представители СССР. Сквирский должен был проинформировать об этом Богданова, чтобы больше не было путаницы [128] .
128
П. А. Богданов — А. П. Розенгольцу, М. М. Литвинову. 15 апреля 1933 г.; М. М. Литвинов — Б. Е. Сквирскому. 17 апреля 1933 г. // Москва — Вашингтон. Т. II. С. 634–635.
У Поупа тоже были странные идеи несмотря на то, что он встречался напрямую с Рузвельтом и новым госсекретарем Корделлом Хэллом. Например, он полагал, что СССР согласится принять любого человека, которого обвинили в США в том, что он — коммунист. Это было бы хорошим первым шагом для облегчения процедуры признания. Наверно, заместитель директора Госплана Валерий Иванович Межлаук, с которым беседовал Поуп, едва сдержал смех. Это «необычайно комическая и совершенно несерьезная» идея, сказал Межлаук Поупу. Ничего не получится. Поуп ответил, словно оправдываясь, что это идея Купера [129] .
129
В. И. Межлаук — И. В. Сталину (включая вложения). 27 мая 1933 г. // САО. Годы непризнания, 1927–1933. С. 692–694.
Все лето 1933 года продолжалось маневрирование, лоббирование и борьба за общественное мнение. В августе Богданов сообщил, что Рузвельт выступает за торговые отношения с СССР независимо от срока, когда произойдет дипломатическое признание. Торговые отношения были политическим козырем, рассматривалась даже возможность начать выдавать кредиты. Богданов пришел к выводу, что СССР необходимо донести до прессы мысль о том, что торговые отношения не могут развиваться без установления «нормальных дипломатических отношений».
Лед тронулся
Лед тронулся через три месяца. Как сообщил в начале октября Сквирский, состоялась «последняя битва» за признание СССР. В деловых кругах и в прессе много о нем говорили. Американский легион консерваторов снова выступил против. Мэтью Уолл из АФТ, давно возражавший против признания, опубликовал открытое письмо к Рузвельту. Торговая палата Нью-Йорка — известные профессиональные оппозиционеры, поддержавшие Комитет Фиша, — снова выступила против. Это стало последним приступом гнева. Как сообщил Сквирский, оппозиционеры были не единственными, кто высказался. Руководство АФТ, которое было близко администрации Рузвельта, попросило замолчать тех, кто раньше был против, несмотря на позицию Уолла. Деловые круги хотели заключать договора с СССР, и Американо-российская торговая палата выступала за признание [130] .
130
Б. Е. Сквирский — М. М. Литвинову. 7 октября 1933 г. // САО. Годы непризнания, 1927–1933. С. 702–703.