Рискованная игра Сталина: в поисках союзников против Гитлера, 1930-1936 гг.
Шрифт:
15 ноября Литвинов отправил несколько телеграмм. В последней он сообщал больше подробностей, связанных с переговорами с Рузвельтом. Президент лишь в последнюю минуту второго и финального раунда наконец согласился «с большой неохотой» подписать соглашение, не решив до конца вопрос долгов и кредита. «Оказался он человеком жилистым, а подзуживали его газеты, придававшие его переговорам со мной спортивный характер “кто кого”» [161] .
На десятый день переговоров, 16 ноября, возникла проблема. «Как [я] и ожидал, — писал Литвинов, — Буллит принес сегодня отредактированные Рузвельтом документы, несколько меняющие и расширяющие соглашение». То есть на подобные уловки в работе с советскими дипломатами шли не только французы. Президент попытался впихнуть в текст все свои пожелания в отношении религиозных прав, на которые согласился Литвинов. Но, что важнее, он также попытался увеличить размер долга, который должно погасить советское правительство, до 150 млн долларов. По утверждению Литвинова, когда они заключали так называемое джентльменское соглашение не для публики, он согласился на сумму не меньше 75 млн. Однако Рузвельт полагал, что Конгресс никогда ее не одобрит, и поэтому Литвинов должен уговорить Москву согласиться на 100 млн.
161
М.
«Этим самым он дает понять, что и он согласится на 100 миллионов, тогда как вчера он заявлял, что не сможет предлагать Конгрессу меньше 150 миллионов», — отметил советский дипломат. Литвинов вел переговоры с западными странами с 1918 года и во многих случаях мог дать отпор. Но даже несмотря на то, что он был начеку, он не был доволен тем, что Рузвельт попытался смошенничать. «Я с негодованием отклонил эти новые требования, — сообщил Литвинов в Москву. — Буллит отправился докладывать президенту. Завтра Рузвельт уезжает, и если придется выбирать между моей погоней за ним на курорт и немедленным подписанием хотя бы с некоторыми уступками, я выберу последнее, поскольку уступки укладываются в Ваши инструкции. Увижу Рузвельта в 22 часа по местному времени» [162] .
162
М. М. Литвинов — в НКИД. 16 ноября 1933 г. // Москва — Вашингтон. Т. III. С. 69–70.
Тем вечером Литвинов заставил президента отступить по некоторым вопросам. Что касается долга, нарком пообещал обосновать 100 млн долларов, хотя правительство СССР не взяло на себя никаких обязательств. По мнению Литвинова, Рузвельт не согласился бы на меньшее, а мы не согласились бы на большее, и в результате соглашение отвечало советским интересам. В пятницу, на одиннадцатый день переговоров они снова встретились с Рузвельтом. Это был прощальный визит. Литвинов согласился назначить Буллита послом и выделить здание посольству. Здание имелось, и вполне сносное, но нужно было его отремонтировать и обставить мебелью [163] .
163
М. М. Литвинов — в НКИД. 17 ноября 1933 г. // Там же. С. 72.
Новые указания Сталина пересеклись с последней телеграммой Рузвельта. В целом соглашение включало выплату 100 млн долларов в качестве компенсации задолженности в 200 млн в виде долгосрочного кредита со ставкой 7 или 8 % годовых: 4 % за кредит и 3–4 % за выплату долга. «Грузинский кулак» убеждал Литвинова попытаться добиться 7 % и соглашаться на 8 %, только если не будет другого выхода. Также Сталину не нравился вариант с получением американских кредитов в Германии, если предположить, что это вообще возможно. Это могло ухудшить отношения СССР и Германии, а они уже и так были плохими. Дело осложнялось еще и тем, что Сталин не хотел брать на себя обязательства размещать новые заказы в Германии в 1934 году. Что касается остальных вопросов, Сталин уполномочил Литвинова предложить Александру Антоновичу Трояновскому стать советским послом в Вашингтоне. «Предлагаем Вам довести переговоры до конца самому, хотя бы Вам пришлось остаться для этого в Вашингтоне до конца месяца» [164] .
164
И. В. Сталин, В. М. Молотов — М. М. Литвинову. 17 ноября 1933 г. // Там же. С. 71.
В субботу, 18 ноября, на двенадцатый день переговоров Литвинов встретился с Моргентау и Буллитом, чтобы обсудить вопросы погашения долга и кредит. Литвинов напомнил американской стороне, что он остается в Вашингтоне только для определения суммы в соответствии с «джентльменским соглашением». Он собирался уехать 25 ноября. Если получится достигнуть договоренности до его отъезда, то хорошо, если нет, переговоры продолжит новый посол. Моргентау и Буллит не возражали, но настаивали на заключении соглашения до января. Затем они стали обсуждать процентные ставки. Литвинов предложил свои «максимальные» 7 %, включавшие 2–3 % на выплату долга. Читатели, наверно, заметили, что это меньше, чем одобрил Сталин, однако Литвинову было необходимо сохранить возможность позднее пойти на уступку, если договоренность будет возможно достичь. Моргентау предложил 10 %, из которых 6 % шло на погашение кредита. На самом деле это не сильно отличалось от 8 % Сталина. Могли бы стороны сойтись на 9 %? Или 8,5 %, из которых 5 % шли бы в счет погашения долга? Следующая встреча должна была состояться в воскресенье. Литвинов попросил Богданова к ним присоединиться, так как он лучше знал процентные ставки. Нарком сомневался, что удастся достигнуть соглашения. Пресса тщательно следила за переговорами. Ей сообщали о каждой встрече, и она требовала результатов. Переговоры с участием Трояновского привлекали бы меньше внимания. «К тому же нам выгоднее, — отметил Литвинов, — вести переговоры в присутствии президента, который будет, как опыт показал, более уступчив, чем его советники». Литвинов сообщил, что накануне он спросил Буллита, почему Рузвельт так настаивал на религиозном вопросе. Буллит откровенно ответил, что этот вопрос относился строго к внутренней политике. Документы, связанные с религией, добавили бы Рузвельту 50 голосов в Конгрессе, которые ему необходимы для экономических реформ. Сама по себе религия не имеет никакого отношения к СССР [165] . Во время дальнейшего разговора с представителем Госдепартамента Литвинову стало понятно, что Рузвельт не информирует Госдеп о содержании переговоров. Существуют «весьма неприязненные отношения между Госдепартаментом и Буллитом, — добавил Литвинов в своем сообщении, — но последний весьма близок к Рузвельту, с которым будет сноситься, вероятно, непосредственно» [166] .
165
М. М. Литвинов — в НКИД. 18 ноября 1933 г. // Москва — Вашингтон. Т. III. С. 73–74.
166
М. М. Литвинов — в НКИД. 20 ноября 1933 г. // Москва — Вашингтон. Т. III.
Придя к договоренности по вопросам признания, Рузвельт и Литвинов наконец перешли к обсуждению политических проблем. Если убрать общие фразы Рузвельта и перейти к сути, то он сказал, что главными угрозами миру являются Германия и Япония. А США и СССР «должны встать во главе движения за мир». Он считал, что Германия вполне может обратить внимание на восток, однако надеялся, что Гитлер долго не протянет и «сдуется». По словам президента, японские вооруженные силы представляли собой «серьезную опасность». Он не боялся нападения, но из-за Японии США приходилось тратить «сотни миллионов долларов на вооружение». Рузвельт заметил, что США может построить три военных корабля в ответ на каждый, который создаст Япония, и задался вопросом, сможет ли Япония выдержать такую финансовую нагрузку. Затем он быстро дошел до сути дела. СССР понадобится 10 лет, чтобы Сибирь достигла необходимого уровня развития. Литвинов сообщил, что Америка готова на все, что можно, чтобы только сдержать японскую угрозу. Америка не готова к войне, ее не хочет ни один американец, но Рузвельт на 100 % готов предоставить СССР моральную и дипломатическую поддержку. Например, два правительства могут обмениваться информацией о Японии. Рузвельт предложил подписать пакт о ненападении, и Литвинов сразу же согласился. Президент сказал, что он попросит Буллита заняться этими вопросами и затем перед ним отчитаться. Литвинов попытался понять, как далеко готов зайти Рузвельт в этом направлении? Что он думает о двустороннем сотрудничестве в области безопасности с СССР? Тут президент сдал назад и сказал, что предпочитает односторонние декларации, когда это будет необходимо. «Из моих многократных бесед с Рузвельтом я вынес впечатление, что в случае урегулирования вопроса о долгах и при отсутствии инцидентов с американцами в Союзе у нас могли бы установиться с Рузвельтом весьма дружественные отношения». Литвинов также добавил, что общественность нас тоже в этом поддерживает [167] .
167
М. М. Литвинов — в НКИД. 17 ноября 1933 г. // САО. Годы непризнания, 1927–1933. С. 719–721.
Возможно ли это? Рузвельт был настроен двигаться вперед, как и Сталин. Вождь перестал вести себя как циничный грузинский кулак, снизив цену во время обмена телеграммами с Литвиновым. Что касается процентной ставки, то вариант СССР отличался от предложения Моргентау на 2 %. Если говорить об общем размере долга, в начале переговоров речь шла о 75 млн и 150 млн. На самом деле это были не такие большие суммы и для США, и для СССР. Размер кредита пока не обсуждался. Сталин хотел 200 млн. Пререкания из-за религиозных и правовых вопросов, важных лишь для небольшой группы американцев, удивили Литвинова, так как он не считал их важными. У Рузвельта были на то политические причины, как объяснили они вместе с Буллитом. Забавно, что США так настаивали на правах американцев в СССР, но при этом у них в стране темнокожие подвергались линчеванию и страдали из-за законов о расовой сегрегации. Не менее странными покажутся читателям слова Литвинова о соблюдении законности Советским государством на фоне коллективизации, вызвавшей страшное крестьянское сопротивление и масштабный голод, и с учетом того, что через несколько лет Сталин начнет репрессии и будет устраивать массовые расстрелы. Тем не менее оставался главный вопрос: можно ли будет достичь согласия по экономическим вопросам? Согласится ли враждебно настроенный Госдепартамент на сотрудничество? Достаточно ли сильная угроза исходит от нацистской Германии и Японии, чтобы преодолеть другие препятствия на пути к совместной работе США и СССР? Следующий год это покажет.
Литвинов свободно общался с американской стороной, пока находился в Вашингтоне. Он много говорил о японской угрозе советской безопасности. Он сказал заместителю государственного секретаря Уильяму Филлипсу, что Красная армия, к счастью, укрепляет линию обороны на маньчжурской границе. Этого должно быть «достаточно, чтобы на настоящий момент держать японцев в узде». Литвинов также открыто указал Филлипсу на то, что важно, а что нет. Отношения с Францией улучшились «во многом благодаря политической ситуации. Политически Франции было выгодно быть в хороших отношениях с Россией». Затем последовал вот этот комментарий: «Это сердечное согласие было достигнуто, несмотря на то, что французы были держателями российских ценных бумаг в огромных количествах… Хотя они не получили удовлетворения от этих ценных бумаг, это не препятствовало растущей дружбе Франции с Россией, основанной на потребности в безопасности [курсив наш. — М. К.]». В этом и заключалась вся суть, правда? Филлипс пришел к выводу: «Гитлер и его режим очевидно не пользовались благоволением Литвинова, так как он активно высказывался против кампании нацистов, направленной против евреев» [168] .
168
Memorandum of conversation with Mr. Litvinov. November 20th. William Phillips. NA RG 59, 701.6111/742, box 3663.
Тем не менее советские дипломаты добивались успехов как в Париже, так и в Вашингтоне. Из существующей переписки становится понятно, что Литвинов завоевал уважение Сталина. Вождь перестал над ним насмехаться, во всяком случае на данный момент, в своих письмах Кагановичу и Молотову. Это было хорошо, так как и на Западе, и на Востоке росла угроза безопасности СССР.
ГЛАВА III
ОХЛАЖДЕНИЕ ОТНОШЕНИЙ: ДЕЛО «МЕТРО-ВИККЕРС»
1933 ГОД
Если в отношениях с Францией и США советскому правительству удалось добиться потепления, то Великобритания оказалась куда более крепким орешком. В 1920-х годах отношения СССР с Великобританией были даже хуже, чем с Францией. Предпринимались попытки их улучшить, особенно в 1924 году, когда у власти недолго были находившиеся в меньшинстве лейбористы. На новых выборах в октябре 1924 года победили консерваторы. В последнюю неделю кампании им помогла публикация так называемого письма Зиновьева — поддельного документа, в котором говорилось о вмешательстве СССР во внутренние дела Великобритании. В итоге британское правительство разорвало дипломатические отношения с Москвой в мае 1927 года [169] .
169
Carley M. J. Silent Conflict (chaps. 4, 5, 9).