Рискованная игра Сталина: в поисках союзников против Гитлера, 1930-1936 гг.
Шрифт:
Рубинин старался вести себя дипломатично, он слишком хорошо знал, что думает по этому поводу Литвинов. Овий в тот же вечер столкнулся с наркомом на приеме у шведов и попросил о встрече.
Литвинов согласился, но объяснил, что Овий напрасно тратит время, выдвигая новые предложения об освобождении арестованных и о выражении сожалений. Об этом и речи идти не может. «Я не понимаю поэтому, — писал Литвинов в своем дневнике, — зачем посол хочет повторить мне вновь это предложение, заранее зная мой ответ». Добавить было нечего. Овий сказал, что он получил инструкции от своего правительства. Литвинов ответил, что готов встретиться, чтобы дать послу возможность выполнить то, что ему велели, но он не должен думать, что из этого будет толк. Овий попытался втянуть в разговор жену Литвинова, англичанку Айви Лоу. Он старался вызвать в ней сочувствие к гражданам ее страны. Это было ошибкой. «Моя жена сухо сказала ему, — писал Литвинов, — что она полагала, что он в достаточной мере англичанин, чтобы вести корректно разговоры и на корректные темы» [192] .
192
Выдержка из дневника М. М. Литвинова. 19 марта 1933 г. //
Овий тоже написал отчет об этом разговоре. «По тем нескольким минутам, которые он мне дал, можно оценить циничное равнодушие или расчетливое упрямство советского правительства… Я спросил, читал ли он о последних заявлениях и выступлениях в Англии. Он имел наглость утверждать, что именно из-за них начались все проблемы» [193] . Это был классический случай того, как два дипломата могут говорить на совершенно разных языках. Овий не упомянул свой краткий разговор с Айви Лоу.
193
Ovey to Vansittart. No. 79. 19 March 1933. N1814 //6/0/38, TNA FO 371 17265.
Столкновение посла и наркома
Литвинов, как и обещал, встретился с Овием на следующий день. Это было воскресенье, 19 марта. После арестов прошло восемь дней. Посол выполнил данные ему указания и предложил немедленно освободить британских заключенных. Они, Овий и Литвинов, могут вместе решить, как об этом объявить. Однако советская сторона должна заверить британское правительство, что «такого больше не повторится». Литвинов ответил Овию так, как обещал.
«Я заметил О[вию], — написал нарком в своем дневнике, — что он исходит из совершенно неверного предположения о нашем решении освободить арестованных и прекратить все дела и что мы будто бы желаем лишь спасти лицо, в чем он любезно готов нам помочь. Я должен эту его иллюзию совершенно рассеять». Этому не бывать, продолжил Литвинов, поскольку дело уже передано прокурорам, которые будут решать, что делать дальше. Тогда Овий задал несколько вопросов относительно того, какое, скорее всего, будет принято решение. Литвинов не стал его обнадеживать.
Затем нарком решил преподать урок дипломатии: «НКИД следит за этим делом под углом зрения наших отношений с Англией, но мы не можем, однако, упускать из виду общегосударственные интересы. Мы стараемся, елико возможно, смягчить положение, выхлопотали посольству первое свидание [с заключенными. — М. К.], ускорение следствия и т. п. К сожалению, начавшийся вслед затем шум в английской прессе, неосторожные заявления Болдуина в Палате и неумеренные заявления Ванситтарта [советскому полпреду Ивану Михайловичу. — М. К.] Майскому и Овия мне со скрытыми угрозами ослабили и нейтрализовали усилия НКИД. Я боюсь, что если поведение английской прессы и самого правительства не изменится, то я вряд ли в чем-либо смогу быть Овию полезным в данном деле и мое сотрудничество, о котором посол меня просит, сведется к нулю».
Затем Литвинов более подробно рассказал, какие действия он предпринял, чтобы облегчить ведение дела, но отметил, что это не поможет, если британское правительство не научится вести себя сдержанно.
Но Овий не сдавался и твердил, что единственный способ выйти из этого тупика — это освободить заключенных без всяких предварительных условий. Британское правительство не может контролировать прессу, и само находится под давлением общественного мнения. Также Овий не мог сказать руководству, что своими действиями оно наносит заключенным вред. В ответ Литвинов снова озвучил свою позицию и попросил Овия передать ее британскому правительству. СССР не требуется его согласие на суд. Тогда посол сказал, что раз арест таких важных людей — обычная история для СССР, тогда будет труднее наладить экономические отношения с Великобританией. А затем повторил, что в Англии люди «абсолютно убеждены, что все дело сфабриковано». В этот момент Литвинов оборвал посла: «Я остановил Овия и предложил ему не продолжать высказывать подобные мысли, если он не хочет заставить меня сказать ему все, что я думаю об его правительстве». Таким образом, разговор подошел к концу. «Овий закусил губы», — написал Литвинов, — и сменил тему. Разговор быстро закончился. Когда Овий уходил, он сказал, что не уверен, что советское правительство верно оценивает «серьезность ситуации». Поверьте, наверное, ответил Литвинов, «у нас есть достаточно воображения, чтобы предвидеть все последствия и учесть их» [194] . Овий тоже записал разговор, который местами отражает, а местами нет содержание дневника Литвинова. Посол пытался убедить наркома, что они близки к тому, чтобы достигнуть договоренностей: надо сделать лишь небольшой рывок, и все получится. «Что бы ни говорил господин Литвинов, я всячески пытался сгладить острые углы, — писал Овий. — Теперь требовался лишь деликатный, но настойчивый толчок, чтобы добиться немедленного освобождения» [195] . Если Литвинов верно записал разговор, то у читателей может возникнуть вопрос: как мог Овий прийти к такому заключению? Как Овий «сглаживал острые углы» в разговоре с наркомом? Из дневника Литвинова это непонятно. Или два дипломата снова говорили на разных языках?
194
Встреча с Э. Овием. Выдержка из дневника М. М. Литвинова. 19 марта 1933 г. // АВПРФ. Ф. 05. Оп. 13. П. 89. Д. 4. Л. 42–45.
195
Ovey to Vansittart. Nos. 82–83. 19 March 1933. N1816 & N1817/1610/38, TNA FO 371 17265.
Овий предложил встретиться с Майским, чтобы он помог сделать финальный рывок. Наверно, Литвинов подумал о том же. НКИД не верил, что посол верно передаст слова Литвинова в Лондоне, и поэтому Крестинский велел Майскому, который занимал должность всего несколько месяцев, сказать британскому МИД, что его тактика работает против него и «может только повредить делу». Он повторил то, что Литвинов сказал Овию.
Суть ответа Майского была в следующем: ни одно суверенное правительство не может прекращать следствие и освобождать арестованных по обвинению в совершении преступления иностранцев, только
Крестинский предоставил Майскому дальнейшую информацию об этом деле и объяснил, как дальше общаться с британской стороной, чтобы держаться того же курса, что выбрал Литвинов. «Мы отдаем себе отчет, — писал Крестинский, — что это дело испортит на известное время наши отношения с англ[ийским] пра[вительством], но мы тем не менее не можем под давлением иностранного правительства прекращать следствие и освобождать лиц, относительно виновности которых имеются серьезные данные» [196] .
196
Н. Н. Крестинский — И. М. Майскому. 19 марта 1933 г. // АВПРФ. Ф. 05. Оп. 13. П. 91. Д. 24. Л. 34–35.
НКИД считал, что Овий слишком много берет на себя, но до 19 марта он следовал инструкциям Ванситтарта. После встречи с Литвиновым Овий отправил свои рекомендации в Лондон, в которых пояснил, как добиться освобождения заключенных, и посоветовал пригрозить разрывом дипломатических отношений, если больше ничего не сработает. Кольер и Олифант были против. Кольер считал, что советской стороне важнее бизнес, чем дипломатические отношения. «Мне кажется, сэр Э. Овий заходит слишком далеко и двигается слишком быстро», — писал Ванситтарт в протоколе. Он был против отзыва послов и разрыва дипломатических отношений [197] . Однако Овий не успокаивался и продолжал на этом настаивать. Он полагал, что таким способом можно заставить СССР сдаться, но тут он сильно ошибался. Овий неправильно понял подаваемые ему сигналы. «Враг готов полностью сдасться, — сообщил он Ванситтарту. — Они должны где-то уступить. Чем скорее, тем лучше» [198] . Овий не готов был идти на попятную и отправил еще одну телеграмму, в которой рекомендовал разрыв дипломатических отношений, если арестованных из «Метро-Виккерс» не освободят. Заместитель юрисконсульта британского МИД Фицморис считал, что Овий зашел слишком далеко: «Нам уже задают вопросы о том, почему мы не предпринимаем подобных действий в отношений британских подданных, арестованных в Германии, и, хотя эти дела не совсем аналогичны, все равно возникает неловкая ситуация». Начальник Фицмориса также рекомендовал соблюдать осторожность. А что, если, спросил он, страны поменяются ролями и советское правительство выдвинет похожие требования Лондону? [199] Овий перестал названивать Рубинину, а вместо этого снова попросил о встрече Литвинова. Он получил указания от Ванситтарта, как давить на СССР, в которых исключался разрыв дипломатических отношений. Овий должен был сказать, что в парламенте скоро рассмотрят законопроект, который дает правительству полномочия наложить эмбарго на советскую торговлю [200] .
197
Collier’s minute. 20 March 1933; Oliphant and Vansittart. 21 March 1933. N1850/1610/38, TNA FO 371 17265; Memorandum by Sir R. Vansittart for the Cabinet. 21 March 1933. N1951G/1610/38, ibid.
198
Ovey to Vansittart. No. 87. 20 March 1933. N1844/1610/38, TNA FO 371 17265.
199
Fitsmaurice’s minute. 24 March 1933. N2028/1610/38, TNA FO 371 17266; Memorandum by S. W. E. Beckett, legal advisor. N2082/1610/38, ibid.
200
Vansittart to Ovey. No. 35. 27 March 1933. N2101/1610/38, TNA FO 371 17266.
28 марта, через 17 дней после арестов, Овий снова встретился с Литвиновым. Встреча прошла быстро и плохо. Овий спросил, есть ли новости. «О чем?» — шутки ради уточнил Литвинов, прекрасно понимая, о чем его спрашивают. Он серьезно разозлился и обрушил всю свою язвительность на Овия. Посол попытался проинформировать наркома о законопроекте, который будет рассмотрен парламентом, но Литвинов его перебил. «Я выразил удивление, — писал он в дневнике, — что английское правительство любезно считает нужным знакомить меня со своими законопроектами до внесения их в парламент». Овий достал из кармана лист бумаги и начал зачитывать угрозу наложить экономическое эмбарго на СССР, если немедленно не будут освобождены заключенные из «Метро-Виккерс». Литвинов прервал его на полуслове. Ему уже порядком надоели английские угрозы. «Я остановил Овия, сказав, что я могу сберечь ему время и сразу могу заявить, что, по мнению прокуратуры, процесс будет иметь место и что этот процесс ни в коем случае не будет приостановлен, что бы мне ни заявлял английский посол, и что если то, что Овий хочет мне прочитать, имеет целью повлиять на наше решение, то я не вижу надобности выслушивать это сообщение, ибо оно никакого влияние на мое правительство не окажет».
Дальше последовало небольшое препирательство. Овий пытался говорить о «последствиях», но Литвинов снова его прервал. «Позвольте, сэр Эсмонд, мне сказать, что если подобные методы дипломатии могли быть успешны в какой-нибудь Мексике, то они заранее обречены на полную неудачу в СССР. Мы своей независимостью не торгуем». А затем Литвинов зафиксировал последнюю часть перепалки: «Покраснев, Овий спросил, кем употребляются такие методы в Мексике. Я напомнил, что я сказал условно — “если такие методы употреблялись в Мексике кем бы то ни было”». Как писал Литвинов, Овий ушел, «совершенно растерянный» и «смущенный». Вся встреча продлилась не более десяти минут. Литвинов также сделал сноску о том, что Овий, прежде чем приехать в Москву, был посланником Великобритании в Мексике [201] .
201
Встреча с Э. Овием. Выдержка из дневника М. М. Литвинова. 28 марта 1933 г. // АВПРФ. Ф. 05. Оп. 13. П. 89. Д. 4. Л. 51–52. Копии были отправлены И. В. Сталину, В. М. Молотову и К. Е. Ворошилову.