Рискованная игра Сталина: в поисках союзников против Гитлера, 1930-1936 гг.
Шрифт:
ВСТУПЛЕНИЕ: НАЧАЛО КРИЗИСА
Мало кому в Европе 1 января 1930 года приходила в голову пугающая мысль о том, что скоро начнется Вторая мировая война. Разве что только парижские гадалки, рекламируя свои услуги, могли пугать подобным сенсационным предсказанием. Французам, конечно, было не по себе от мысли, что Германия попытается взять реванш. Французский политик Эдуард Эррио, не будучи предсказателем, еще в 1922 году предрекал войну через 15 лет. Неоднократно о вероятности такого сценария говорил народный комиссар по иностранным делам СССР Максим Максимович Литвинов. Марксистским идеологам мировая война представлялась неизбежным результатом капиталистической и империалистической борьбы. Литвинов полагал, что ни одно правительство Европы войны не хочет, за исключением разве что итальянского фашистского лидера Бенито Муссолини и польского маршала Юзефа Пилсудского. Конечно, в 1927 году в истории СССР имела место так называемая военная тревога на фоне разлада с Лондоном, но ей Литвинов не придавал особого значения, как и многие рядовые коммунисты, которые считали, что этот кризис просто способ взбудоражить общественность, и были правы [4] .
4
Встреча
Помимо итальянского вождя Муссолини, в Европе появился еще один фашистский лидер. В Германии к власти пришел Адольф Гитлер, возглавлявший небольшую политическую организацию — Национал-социалистическую рабочую партию Германии (НСДАП), или нацистскую партию. Он стремился военным путем вернуть своей стране былое могущество. В 1925 году он даже опубликовал книгу «Майн кампф», в которой изложил свои планы по будущему доминированию в Европе. «Майн кампф» трудно дочитать до конца, но нет никакой необходимости подробно изучать каждую страницу для того, чтобы понять идею в целом. Национал-социалисты получали не очень много голосов на выборах в рейхстаг в 1920-е годы, поэтому казалось, что угрозы для мира в Европе они не представляют. Вряд ли в январе 1930 года Литвинову или кому-то еще из советского руководства было дело до Гитлера.
В начале нового десятилетия Народный комиссариат по иностранным делам (НКИД) работал плюс-минус в привычном для него режиме. Основной целью была нормализация отношений с западными державами и США. Новой мировой войны на повестке не значилось. Осенью 1929 года правительство Великобритании возобновило дипломатические отношения с СССР, которые оно разорвало более двух лет назад на очередном витке антикоммунистической истерии. Это стало победой советской дипломатии. Основные опасения в НКИД были связаны с попытками Запада организовать антисоветский блок. Литвинов считал, что они вряд ли увенчаются успехом, поскольку на Западе этому препятствует неизбежная при капитализме политическая и экономическая конкуренция между странами [5] .
5
М. М. Литвинов — Б. С. Стомонякову. 4 июля 1929 г. // Москва — Берлин: Политика и дипломатия Кремля, 1920–1941. Сб. документов: в 3 т. / отв. ред. Г. Н. Севостьянов. М., 2011. Т. II: 1920–1926. С. 341–344.
К началу 1930-х годов СССР и Веймарскую Германию связывали довольно продуктивные двусторонние отношения, и, конечно, в Москве никто не думал, что через 10 лет страны вступят в войну. В начале 1920-х годов СССР и Германия считались изгоями: СССР оказался вне закона из-за социалистической революции, а Германию заклеймили как поджигательницу Первой мировой войны, при том что демократическая Веймарская республика была образована в ноябре 1918 года. Версальские договоры, подписанные в июне 1919 года, были призваны ослабить Германию, но ничего не получилось. Десять лет правительство Германии пыталось вырваться из версальских рамок, а советское — из дипломатической изоляции, и нет ничего удивительного в том, что два изгоя решили объединить усилия. В апреле 1922 года в Италии они подписали Рапалльский договор: аннулировали довоенные долги и обязательства друг перед другом, а также восстановили дипломатические и экономические отношения. Государства Антанты, такие как Франция и Великобритания, пришли в ужас от того, что два изгоя вырвались из-под их контроля. В Париже и Лондоне полагали, что теперь на них будут оказывать политическое и экономическое давление, вынуждая договориться с Веймарской Германией и СССР.
В рамках сложившейся системы международных отношений, действовавшей в Европе все 1920-е годы, Германии удалось сблизиться с Великобританией и Францией сильнее, чем Советскому Союзу. Во время Первой мировой войны Антанта смогла победить вильгельмовскую Германию, но не советскую власть, установившуюся в России после большевистской революции, — хотя и старалась изо всех сил. Настоящим бельмом на глазу для Запада был основанный в 1919 году Коммунистический Интернационал (Коминтерн), созданный не только для того, чтобы служить делу мировой революции, но и чтобы защищать СССР от иностранного вмешательства. В 1920-х годах в советско-западных отношениях были взлеты и падения, периодически назревал то один кризис, то другой, но никто не опасался повторения мировой войны.
В Западной Европе царили относительная стабильность и процветание. Не зря это время прозвали «ревущими двадцатыми»: у европейской буржуазии были деньги на отдых и активное потребление. В таких столицах, как Париж и Берлин, мужчины в смокингах и женщины в изящных вечерних платьях отплясывали в ночных клубах и кабаре под ритм биг-бендов и американского джаза. Пока танцоры потели на танцполе, в ресторане их ждали дорогие блюда, которые хорошо сочетались с вином и шампанским. На террасах популярных кафе можно было легко наткнуться на богачей, где они тесно общались с приезжими американскими специалистами, художниками, писателями, социалистами. «Происходит братание классов», — мог бы пошутить марксистский идеолог.
Между Францией и Великобританией то и дело возникали политические распри. На самом деле их военное сотрудничество начало сходить на нет уже 11 ноября 1918 года — в день, когда окончилась Первая мировая война. У Германии и СССР оставалось пространство для маневра. У Германии дипломатические позиции были лучше. «Красная угроза» 1920-х годов и затянувшиеся революционные амбиции СССР мешали нормализации отношений с Западом. В январе 1924 года после преждевременной кончины советского лидера Владимира Ильича
Георгий Васильевич Чичерин и Максим Максимович Литвинов.10 апреля 1922 года, Генуя. Фотограф Уолтер Гирке. Коллекция Гренджер, Нью-Йорк
В 1920-х годах внешней политикой СССР занимался нарком иностранных дел Георгий Васильевич Чичерин и его первый заместитель — замнаркома Литвинов.
Это была странная парочка. Один происходил из русского аристократического рода, другой — из весьма эксцентричной еврейской семьи со средним достатком. Они часто не сходились во мнениях, отчасти из-за личного соперничества и ревности, а отчасти из-за разницы в темпераментах. Как считают историки, они придерживались противоположных взглядов на политику: Чичерин якобы выступал за Германию, а Литвинов за Великобританию. Это неправда: ни Чичерин, ни Литвинов не поддерживали ни одно западное правительство, они были просоветскими. Они хотели защитить национальные интересы СССР в том виде, в каком они их себе представляли. На северо-западе имелись в виду балтийские границы, на юге — границы с Центральной Азией. Их взгляды на серьезные вопросы — Рапалльский договор, улучшение отношений с Западом, проблемы Коминтерна — совпадали. Их личное соперничество влияло скорее на тактику, а не на стратегию. Если Чичерин говорил «белое», Литвинов тут же бросался доказывать, что «черное». И наоборот. Соперничество продолжалось до 1928 года. Потом Чичерин заболел и взял отпуск, но так и не вернулся к работе. Литвинов стал вначале исполняющим обязанности наркома, а потом и собственно главой НКИД.
СССР во внешней политике было непросто. НКИД приходилось противостоять не только враждебным западным правительствам, но и самой Москве, где часто жертвовали внешней политикой, так как Сталин, Троцкий и другие политические противники были заняты борьбой за власть. Эта борьба шла повсюду, но главным образом в Политбюро, которое фактически являлось советским правительством. В большинстве правительственных кабинетов министр иностранных дел занимает высокопоставленное положение. Что же касается Политбюро, то Чичерин даже не был его членом. Они с Литвиновым выступали в качестве приглашенных консультантов, когда обсуждалась внешняя политика. С другой стороны, был Коминтерн — в 1920-е годы заклятый враг не только Запада, но и… НКИД. Коминтерн в Советском Союзе, друг за другом, представляли лица, являвшиеся в какой-то момент соратниками Сталина: Григорий Евсеевич Зиновьев и Николай Иванович Бухарин. Эти два большевистских политика не просто выступали от лица Коминтерна, но и использовали его как основу для власти и влияния на Политбюро. Сталин, погруженный по внутрипартийную борьбу, временами давал им полную свободу. Члены Политбюро считали, что разбираются во внешней политике лучше, чем НКИД, к немалому раздражению Чичерина и Литвинова. Те жаловались, что Зиновьев и Бухарин слишком много болтают, мало думают и раздражают западные правительства без всякой на то причины. НКИД часто не по своей воле оказывался в положении управляющего в отеле, которому приходится улаживать споры между постояльцами. Иногда Литвинов проговаривался иностранным дипломатам и сообщал им, что он устал от Коминтерна. Сталин такого произнести, конечно, не мог.
До сих пор существует мнение, что в межвоенные годы советской внешней политикой занимался Коминтерн, и в ней главенствовали идеи мировой революции. Концепт «национального интереса» не очень активно использовался в Москве [6] . Но эти утверждения легко опровергаются при внимательном изучении советских архивов. После укрепления Сталиным своих позиций Коминтерн отошел на задний план. Он все еще существовал, по-прежнему пытался руководить зарубежными коммунистическими партиями и также раздражал Запад, но все же уже меньше, чем раньше. Если где-то вспыхивало сопротивление французскому или британскому колониализму, Министерства иностранных дел Франции и Великобритании обвиняли в этом Коминтерн. У Литвинова на этот счет был дежурный ответ, что сопротивление в колониях растет и без всякой помощи Коминтерна. В самом деле, неужели СССР стал бы оправдывать колониальные империи? Забегая вперед, скажем, что такой вопрос возник всерьез в октябре 1935 года, когда Италия вторглась в Абиссинию… Постепенно к Коминтерну стали привыкать даже капиталисты. Он был как камень в резиновом сапоге, который нельзя вытряхнуть, пока не выберешься из болота. Западные страны и открыто, и в кулуарах полагали, что СССР должен отказаться от социализма и перейти к капитализму, как все остальные страны. Но с чего бы Сталину и его коллегам принимать такое решение? А капиталисты сами были готовы отказаться от капитализма?
6
Например: Dimitrov and Stalin, 1934–1943. Letters from the Soviet Archives / eds. A. Dallin, F. I. Firsov. New Haven, CT: Yale University Press, 2000. P. 76; Ulam A. B. Expansion and Coexistence: The History of Soviet Foreign Policy, 1917–1967. New York: Frederick A. Praeger, 1968. P. 131, 142; Haslam J. The Spectre of War. Princeton: Princeton University Press, 2021. P. 13, 156,181, 381 passim; Carley M. J. Soviet Foreign Policy in the West: 1936–1941: A Review Article // Europe-Asia Studies. Vol. 56. No. 7 (2004). P. 1080–1092.