Рискованная игра Сталина: в поисках союзников против Гитлера, 1930-1936 гг.

Джабара Карлей Майкл

Тем не менее кризис продолжался до весны 1931 года. Французы дрогнули первыми. В марте Эрбетт нанес визит Литвинову и сообщил ему, что он скоро уезжает в Париж. Он спросил, не хочет ли Литвинов что-нибудь передать Бриану. Это звучало как приглашение, и Литвинов воспользовался им в полной мере. В СССР не до конца уверены, ответил Литвинов, кто в большей степени его враг — Великобритания или Франция? Франция была «активнее» во время иностранной интервенции, но советское руководство считало Великобританию главным агрессором. Конечно, это мнение сложилось под влиянием «наследия прошлого англо-российского антагонизма». Литвинов напомнил ему о российской поговорке «англичанка гадит». Эта фраза обозначала разные способы, к которым прибегала Великобритания, чтобы противостоять российским внешнеполитическим планам перед Первой мировой войной. Он привел длинный список кризисов, которые произошли в 1920-х годах, чтобы подтвердить свою точку зрения. Но неприязнь в обществе по отношению к Великобритании теперь сменилась неприязнью к Франции. И снова Литвинов выдал длинный список недавних французских провокаций, нацеленных против СССР, из-за которых складывалось впечатление, что Франция хочет устроить противостояние. Если это так, то о чем тогда вообще говорить? С другой стороны, если Франция хочет развивать другую политику, то «мы охотно пойдем ей навстречу». Как писал Литвинов, Эрбетт «горячо благодарил и крепко жал руку» и сказал, что сделает все возможное, чтобы организовать переговоры [33] . Возможно, Литвинов сомневался, что посол сможет сыграть положительную роль в улучшении франко-советских отношений, и Довгалевский

постарался довести до сведения Парижа, что НКИД не желает участия Эрбетта в этом деле. «Разумеется, пользы от Эрбетта в переговорах не будет никакой, но, мне думается, и вреда большого он не причинит, — шутил Довгалевский, — не считая разве некоторой излишней порчи нервов мне лично» [34] . Ко всеобщему облегчению в Москве, МИД Франции не настаивал на том, чтобы Эрбетт остался послом в Москве. 20 апреля Бертло, который по-прежнему был секретарем Министерства иностранных дел в ранге посла, навестил больного Довгалевского в посольстве СССР. Читатели уже, возможно, встречали упоминание Бертло в книге «Тайная война. Запад против России. 1917–1930» [35] . Достаточно сказать, что он был влиятельным дипломатом, серым кардиналом французской дипломатии на протяжении большей части времени после 1914 года. В 1918 году Бертло сыграл важную роль в уменьшении враждебности Франции по отношению к новому советскому правительству. В 1920-е годы он проявлял мягкость и даже приветливо общался с Довгалевским. Однако когда он разговаривал с британской стороной, большевиков все еще упоминал с плохо скрываемым презрением.

33

Выдержка из дневника Литвинова. Встреча с Ж. Эрбеттом. 10 марта 1931 г. // АВПРФ. Ф. 0136. Оп. 15. П. 148. Д. 659. Л. 20–18.

34

В. С. Довгалевский — Н. Н. Крестинскому. 23 мая 1931 г. // АВПРФ. Ф. 0136. Оп. 15. П. 148. Д. 661. Л. 52–51.

35

См.: Carley M. J. Silent Conflict. Русское издание: Карлей М. Тайная война. Запад против России. 1917–1930. М., 2019.

Советско-французские отношения налаживаются

В тот день в апреле 1931 года Бертло предложил Довгалевскому разрешить экономический спор с помощью торгового соглашения и пакта о ненападении. Это не было чем-то новым. Подобные документы уже обсуждались в 1926–1927 годах. В то время переговоры сорвал председатель Совета министров Раймон Пуанкаре, так как хотел поддержать антикоммунистическую предвыборную кампанию, направленную против левоцентристского «картеля левых». Пуанкаре ушел в отставку летом 1929 года и, таким образом, больше не стоял на пути. Председателем Совета министров в то время являлся Пьер Лаваль, бывший социалистом, разочаровавшимся в своих убеждениях, который и в тот раз повел себя не по-социалистически. На него давили французские производители, разозленные тем, что их отрезали от советского рынка. Лаваль хотел от них отделаться и отправил Бертло на встречу с Довгалевским, чтобы разрешить этот кризис. Пакт о ненападении был необходим, чтобы компенсировать то, что Франции пришлось отступить в торговой войне [36] . Учитывая лицемерное поведение французов в прошлом, советские дипломаты скептически отнеслись к предложению Бертло. И это неудивительно, с учетом того, что правительство Франции не могло прийти к согласию по поводу отношений с Москвой. Если Министерство торговли реагировало на возмущение производителей, то Министерство финансов и Банк Франции даже не скрывали враждебного настроя и не хотели одобрять кредиты и оформлять страховки тем, кто собирается торговать с СССР. Произошел традиционный раскол между банкирами, которые думают о невыплаченных долгах, и производителями, мечтающими заполучить побольше заказов.

36

R. H. Campbell, british charge d’affaires in Paris. No. 964. 5 Sept. 1931. N6077/431/38. [Kew, Richmond, Great Britain] National Archives (далее — TNA) Foreign Office (далее — FO) 371 15613.

Бертло и Довгалевский продолжали встречаться и в начале мая. Москва приняла предложения Франции. Литвинов, теперь уже официально вступивший в должность народного комиссара по иностранным делам, предложил аннулировать октябрьские указы Франции и СССР, чтобы создать положительную обстановку для переговоров. Состоялись две или три встречи торговых делегаций, и стороны наконец согласились на этот шаг. Переговоры должны были начаться в июне.

Стороны не доверяли друг другу. Никто не хотел выступать в роли просителя или показать, что ему не терпится поскорее заключить соглашение. В начале мая Довгалевский сказал, что Бертло уже пытается уклониться от взятых на себя в ходе переговоров обязательств. Полагаться на французские обещания нельзя, даже если их зафиксировали стенографисты. Французы часто меняют свою позицию [37] . Франция также явно не доверяла СССР. Сотрудники французского МИД сомневались, что СССР на самом деле хочет улучшить отношения с Францией. Скорее всего, Москва стремится всего лишь «разделять и властвовать» над капиталистическими силами, чтобы завоевать благосклонность прессы на Западе [38] . Франция не замечала сигналы СССР? Или была слишком слепа, чтобы их увидеть?

37

В. С. Довгалевский — М. М. Литвинову. 3 мая 1931 г. // Документы внешней политики (далее — ДВП): в 26 т. М., 1968. Т. XIV. С. 306–309; В. С. Довгалевский — Н. Н. Крестинскому. 1 июня 1931 г. // Там же. С. 358–361

38

Note pour Monsieur le secretaire general. Europe ns. 20 April 1931. MAE URSS/1006. P. 16–21.

Британский посол в Москве сэр Эдмонд Овий заявил, что в советской политике появилась новая «тенденция», направленная на «сотрудничество с другими странами». Литвинов даже конфиденциально подтвердил это изменение, но сказал, что, если новость просочится в прессу, он даст официальное опровержение [39] . Эрбетт явно прозевал изменения в советской политике, как и многие другие сотрудники МИД Франции. Поэтому было очень непросто заключить соглашение в Париже.

Довгалевский считал, что Бертло отступает из-за враждебности Министерства финансов и Банка Франции. Министерство твердо стояло на своем: никаких кредитов и никакой страховки на торговлю с СССР. По словам министра финансов Пьера-Этьена Фландена, что касается кредита, СССР, очевидно, просит «слишком много». Довгалевского надо было спустить с небес на землю: до решения вопроса с долгами любое соглашение с СССР может быть заключено лишь в ограниченном объеме [40] . Возможны были лишь частные соглашения о кредите, и то Банк Франции вел себя «очень сдержанно» [41] . Можно предположить, что банкиры забыли о том, что это правительство Пуанкаре в 1927 году отвергло советское предложение погасить царские кредиты. Это был самый щедрый поступок СССР из всех за межвоенный период. Если соглашение так и не было подписано, то винить в этом французы могли только себя.

39

Ovey. No. 343. 30 June 1931. N4721/393/38; Ovey. No. 126, very confidential. 27 July 1931. N5256/393/38. TNA FO 371 15612.

40

Reunion chez M. Flandin. 30 May 1931. Paris, Ministere des Finances (далее — MF) B32015; Flandin to Briand. No. 705–750. 2 June 1931. Ibid.

41

J.-J. Bizot. [sans titre]. Senior Finance official. 3 June 1931. MF B32015.

В

самом Министерстве иностранных дел Франции не могли прийти к согласию относительно налаживания отношений с Москвой. Бертло сказал Довгалевскому, что французская политика изменилась главным образом благодаря его вмешательству. Позже, по словам Бриана, именно он требовал реализации новой инициативы, а Бертло не всегда выступал за улучшение отношений, хотя вроде бы теперь уже смирился [42] . Бертло иногда хвастался обострением отношений с Москвой, так что, возможно, стоило верить Бриану.

42

В. С. Довгалевский — Н. Н. Крестинскому. 21 апреля 1931 г. // ДВП. Т. XIV. С. 254–258; Стенограмма встречи М. М. Литвинова с А. Брианом. 26 мая 1931 г. // Там же. С. 350–352.

И Бриан, и Бертло пытались заверить советских дипломатов, что Франция благосклонно к ним настроена, но с учетом прошлого опыта СССР относился к этим словам с большим скептицизмом. Как сказал Бриан Литвинову в конце мая, прекращение переговоров в 1927 году было ошибкой Пуанкаре, но он надеется, что политические и экономические отношения улучшатся. Чтобы продемонстрировать свое расположение, Бриан спросил, не будет ли советское правительство возражать против того, что Эрбетт останется на должности посла. Литвинов пришел в ужас. Он напомнил Бриану о том, что СССР уже давно выражал свои опасения насчет Эрбетта и что из-за него могут быть неприятности. Бриан ответил, что тогда поищет кого-то другого [43] . «Слава богу», — скорее всего подумал Литвинов.

43

Отчет о беседе М. М. Литвинова с А. Брианом. 26 мая 1931 г. // ДВП. Т. XIV. С. 350–352.

Довгалевский ожидал, что переговоры будут тяжелыми. Так и вышло. Первая встреча прошла в июне 1931 года. Стороны изложили свои основные цели. Франция хотела значительно улучшить баланс внешней торговли и добиться погашения всех долгов, потому что иначе парламент откажется ратифицировать долгосрочное торговое соглашение. Представители СССР предлагали временный вариант. Они были готовы увеличить объем промышленных заказов, но на условиях соответствующего кредита и с учетом решения вопроса правового статуса советской торговой миссии во Франции [44] . Этого было достаточно для того, чтобы 16 июля аннулировать октябрьские указы, однако переговоры длились все лето и всю осень, поскольку никак не получалось добиться результата из-за сложностей, связанных с кредитным вопросом. Что касается Бриана, то он сдержал слово насчет Эрбетта. Его отправили в Мадрид и заменили на профессионального дипломата Франсуа Дежана.

44

Comite franco-sovietique d’experts, seance du 5 juin 1931. MAE Relations commerciales (hereinafter — RC). Russie/2052, dos. 1.

С политической точки зрения Бертло и Довгалевский обсудили заключение пакта о ненападении и подготовили в августе его текст. В данном документе говорилось о необходимости соблюдать нейтралитет в случае нападения третьей стороны, и сам по себе он не был ничем примечателен, однако произошла утечка информации, и о нем узнала пресса. Французские правые подняли шум. Чтобы избежать критики, Бертло переложил ответственность за начало переговоров на советскую сторону [45] . В советско-западных отношениях часто так бывало, что каждая сторона пыталась не показывать, что уступила другой. В данном случае предложение Франции заключить пакт о ненападении стало приманкой для СССР, чтобы заставить его обсуждать более важные экономические вопросы.

45

Ряд замечаний по этому поводу см.: ДВП. Т. XIV. С. 367, 370, 386–387; Ovey. No. 95. 8 May 1931. N3256/2200/38. TNA FO 371 15619.

Осложнения

Возникли и другие осложнения. Два французских союзника — Польша и Румыния — враждебно относились к СССР и боялись его. Обеим странам принадлежали территории, на которые претендовал СССР, и обе входили в систему восточного альянса Франции и стояли на страже антисоветского санитарного кордона. То есть, если СССР хотел подписать пакт о ненападении с Францией, то необходимо было предложить похожие договоренности Польше и Румынии.

Переговоры с Польшей шли медленно, и Сталин, который в это время был в ежегодном отпуске в Сочи, решил узнать, что происходит. «Дело очень важное, почти решающее (на ближайшие 2–3 года) вопрос о мире, и я боюсь, что Литвинов, поддавшись давлению т[ак] наз[ываемого] “обществ[енного] мнения”, сведет его к пустышке». Сталин велел Политбюро принять более активное участие в этом деле. «Постарайтесь довести его до конца всеми допустимыми мерами».

«Было бы смешно, — добавил он, — если бы мы поддались в этом деле общемещанскому поветрию “антиполонизма”, забыв хотя бы на минуту о коренных интересах революции и социалистического строительства». Сталин также хотел, чтобы в Париже как можно быстрее заключили торговое соглашение. «Почему там застряло дело? — спрашивал он. — Почему все заказы направляются в Германию, в Англию, а французам не хотят давать заказов?» [46]

Французская сторона связала торговую сделку с погашением долгов, чтобы это было неприемлемо для Москвы. Политбюро велело своей стороне попытаться заключить отдельные контракты с французскими производителями [47] . Лазарь Моисеевич Каганович, секретарь ЦК (Центрального комитета) ВКП (б), продолжал критиковать НКИД за нерешительность. «Наши же дипломаты исходили только из необходимости успокоить немцев и, как вы предвидели в письме, поддались вою т[ак] н[азываемого] общественного мнения и выскочили торопливо, не прощупав ничего» [48] . Не надо думать, что Сталин был мягок с французами. Он начал терять терпение. «Мы имеем лучшие условия кредита в Германии, Италии, Англии, — заметил он. — Либо французы принимают итало-германские условия кредита, либо могут убраться к черту». Но затем Сталин предложил «последнюю уступку» — британские условия, согласно которым кредиты предлагались на приемлемых условиях, «но без прямой гарантии англ[ийского] пра[вительства]» [49] . Сталин не первый раз был недоволен Литвиновым. В 1927 году произошла печально известная история, когда он написал от руки служебную записку, в которой на пяти листах ругал Литвинова за то, что тот осмелился сомневаться в политике Политбюро [50] . Сталин часто так делал — выпускал пар, а потом начинал думать практично. Он был великим циником. Этим как раз объясняются его отношения с Литвиновым, который порой выступал для него в роли мальчика для битья, однако Сталин в целом соглашался с его политическими рекомендациями. Они оба были реалистами, хотя из-за внутренней политики Сталину часто приходилось скрывать практическую сторону своей натуры за грубостью и сарказмом.

46

И. В. Сталин — Л. М. Кагановичу. 30 августа 1931 г. // Сталин и Каганович. Переписка. 1931–1936 гг. М., 2001. С. 71–73.

47

Л. М. Каганович — И. В. Сталину. 3 сентября 1931 г. // Сталин и Каганович. Переписка. С. 77.

48

Там же. С 77–79.

49

И. В. Сталин, В. М. Молотов — Л. М. Кагановичу и Я. Э. Рудзутаку. 5 сентября 1931 г. // Сталин и Каганович. Переписка. С. 82.

50

Carley M. J. Silent Conflict. P. 275–279.