Рискованная игра Сталина: в поисках союзников против Гитлера, 1930-1936 гг.
Шрифт:
В 1930-е годы Коминтерн иногда еще стоял на страже советских национальных интересов, например, во время Гражданской войны в Испании, хотя в НКИД по этому поводу велись споры. В отношениях все еще сохранялось небольшое напряжение, оставшееся после 1920-х годов, но все же внешней политикой теперь в основном занимался НКИД, а Политбюро (а на самом деле Сталин) одобряло ее и вносило коррективы. Иногда Сталин сам давал добро лидерам Коминтерна, например Георгию Димитрову, на то, чтобы решать политические вопросы без него. «Я слишком занят, — говорил он, — решайте сами» [7] . Но он никогда не говорил такого Литвинову или его заместителям в НКИД. Внешней политикой Сталин занялся в 1922–1923 годах на фоне тяжелой болезни Ленина. Нарком предлагал, а вождь, то есть Сталин, в большинстве случаев одобрял. Иногда случались столкновения. Как постоянно уверяет нас Запад, даже в 1935 году, когда в Германии к власти уже пришел Гитлер, существовало две советские внешние политики: прозападная — Литвинова и прогерманская — Сталина [8] . Вождь явно предпочитал Германию, но он позволял Литвинову уговорить себя отказаться от Рапалльского договора [9] . Часто можно услышать следующий тезис: да, коллективной безопасностью занимался Литвинов, но каковы были истинные предпочтения Сталина? Этот подход распространен среди западных историков,
7
26 April 1939 and 25 February 1940 // Dimitrov and Stalin, 1934–1943. P. 39, 122; Haslam J. The Spectre of War. P. 188.
8
Tucker R. C. Stalin in Power: The Revolution from Above, 1928–1941. New York: Norton, 1990; Pons S. Stalin and the Inevitable War, 1936–1941. London: Frank Cass, 2002; Dullin S. Des hommes d’influences: Les ambassadeurs de Staline en Europe, 1930–1939. Paris: Payot, 2001; Uldrick T. J. War, Politics and Memory: Russian Historians Rеevaluate the Origins of World War II // History & Memory. Vol. 21. No. 2 (2009). P. 60–82, цит. по: СССР — Германия, 1933–1941 / отв. ред. С. В. Кудряшов. М., 2009. С. 17.
9
Напр.: Haslam J. Op. cit. P. 270. См. также: Haslam J. The Soviet Union and the Struggle for Collective Security in Europe. 1933-39. New York: St. Martin’s Press, 1984.
На Западе очень многие думают, что Сталин был обманщиком, который только и ждал возможности, чтобы обмануть Запад и вернуться к «старым» рапалльским договоренностям с нацистской Германией. А пока просто водил всех за нос. Коллективная безопасность и взаимопомощь были фикцией. Сталин хотел стать победителем, этаким красным Чингисханом, и просто ждал возможности начать действовать [10] . Сторонники подобного подхода ссылаются на данные советских архивов, но на самом деле из этих данных следует, что советское правительство серьезно относилось к вопросу коллективной безопасности, а вот британское и французское нет (за исключением разве что периода 1933–1934 годов, если говорить про Францию). Это открытие удивит некоторых читателей, кто-то может вообще в него не поверить и остаться при своем уже заранее сформированном мнении. Свидетельств ведения Сталиным тайной прогерманской политики почти не существует. В любом случае довольно забавно такое слышать, поскольку сотрудничество с Гитлером в 1930-е годы не было грехом, а даже если и было, то грешили тогда абсолютно все во главе с Великобританией, Францией и, конечно, Польшей. По мнению некоторых западных историков, западные страны мучились «либеральными угрызениями совести» из-за того, что им приходилось иметь дело с «антихристом». Проблема в том, что для многих европейских консерваторов антихристом был Сталин, а вовсе не Гитлер. Вообще, отношения этих двоих со всем миром напоминают игру «любит — не любит».
10
Uldrick. T. J. War, Politics and Memory… P. 66–67.
При этом даже нарком Литвинов утверждал, что с Гитлером необходимо поддерживать минимальные отношения, в основном экономические, для того чтобы избежать дипломатического разрыва. Литвинов боялся изоляции СССР, которая могла бы привести к тому, что Великобритании и Франции было бы проще договориться об обеспечении безопасности с Гитлером.
Взгляд на Сталина как на хитреца, «германофила» и «союзника Гитлера» был распространен довольно долго, и он появился на волне антикоммунистического настроя и ненависти к СССР межвоенных лет, а также во время второй стадии «холодной войны» после 1945 года. Знаменитый британский историк середины XX века Алан Джон Персиваль Тейлор и не надеялся в своей жизни дождаться выхода на Западе хоть сколько-нибудь объективной научной работы по советской внешней политике. «Большинство моих коллег-историков, — говорил он, — настолько испорчены и ослеплены своей одержимостью “холодной войной”, что они просто не могут ясно видеть советскую политику и честно о ней рассказывать». То же самое можно сказать об их советских коллегах [11] . Тейлор старался сохранять объективность. «Холодная война» закончилась в 1991 году (во всяком случае многие на это надеялись) после распада СССР. Начали открываться гигантские советские архивы. Для историков это было что-то невероятное: они могли впервые в жизни приехать в Москву и взять в руки только что рассекреченные дела, которые до них, кроме архивариусов и пары советских историков, никто не то что не изучал, а в глаза не видел. Имеет смысл поделить историю на «до нашей эры», то есть до открытия советских архивов, и «после нашей эры», то есть после открытия. При всем уважении к коллегам я настаиваю, что историки не могут изучать истоки Второй мировой войны без советских архивных источников. Имея доступ ко всему массиву этих документов или хотя бы к большей его части, мы можем ответить на важный вопрос, который разделял поколение Тейлора на два лагеря.
11
Taylor A. J. P. 1939 revisited. London: German Historical Institute, 1981. P. 11.
Однако до сих пор мы этого не сделали. Вроде бы новое поколение англоязычных писателей должно презирать своих предшественников, а они охотно перенимают их привычки и манеры. Взывают к «памяти», лишь бы не идти в архив [12] . А кто-то идет и отбирает только те доказательства, которые служат его непоколебимым идеологическим установкам, и отвергает те, что свидетельствуют об обратном. Это очковтирательство. Такой подход, как написал один обозреватель, «подрывает доверие» к автору. Но даже когда автора ловят за руку, ни он, ни издатель не обращают на справедливые упреки никакого внимания [13] . В начале 1980-х годов допустивший несоответствия при работе с документами преподаватель истории марксизма в Принстонском университете был с позором изгнан из профессии. Старшие коллеги обвинили его в «систематическом подлоге», назвали «лжецом» и «жуликом» [14] . И вот сейчас мы можем так же назвать некоторых преподавателей и политиков, вот только аналогичной меры наказания к ним никто не применяет. Из политиков хочется вспомнить премьер-министра Канады Джастина Трюдо или депутатов Европейского парламента в Страсбурге [15] .
12
H-Diplo Roundtable XXII-18 on Snyder. The Road to Unfreedom: Russia, Europe, America / ed. G. Fujii. Review by J. Kellner. 21 December 2020. URL:(дата
13
Напр.: McMeekin S. Stalin’s War: A New History of World War II. New York: Basic Books, 2021 [см. также рецензии на этот труд С. Макмикина: Overy R. Wicked Uncle Joe. Literary Review. April 1921. P. 1–3; Edele M. Better to Lose Australia. Inside Story. 25 May 2021. URL:org.au/better-to-lose-australia (дата обращения: 03.11.2023)]; Roberts G. Stalin’s War: Distorted History of a Complex Second World War // Irish Times. 29 June 2021; Bartov O. Through a Glass Darkly: Barbarossa, and the Divergent Conclusions to be Drawn from One Body of Knowledge // TLS. 30 July 2021. P. 3–4; см. также: Карлей М. Дж. Новая история Второй мировой, индоктринированная и ненадежная // Журнал российских и восточноевропейских исторических исследований. 2021. № 3 (26). С. 226–249.
14
Это был Дэвид Абрахам. См.: Campbell C. A Quarrel over Weimar Book // The New York Times. 23 December 1984. Sec. 1.1.
15
Carley M. J. The Canadian Prime Minister Needs a History Lesson. Strategic Culture Foundation (Moscow). 1 September 2019. URL:news/2019/09/01/the-canadian-prime-minister-needs-a-history-lesson/ (дата обращения: 03.11.2023).
С учетом преобладания подобных западных идей утверждать, что в СССР внешняя политика функционировала примерно так же, как в других странах (где руководство исходит из своих представлений о национальных интересах), — это значит плыть против течения. Отношение к Германии и рапалльскому курсу у Политбюро СССР было в значительной мере враждебным при том, что в 1920-е и начале 1930-х годов были свои взлеты и падения. Германия оставалась единственной западной страной, с которой СССР построил приемлемые отношения. Это была его единственная опора в Европе, которую следовало оберегать, иначе СССР остался бы в изоляции, что было опасно. Неплохо было бы, утверждал Литвинов, наладить отношения и с другими странами, но только не в ущерб Рапалльскому договору. Иллюзий насчет постоянства данного союза у Литвинова не было. Он был уверен, что пути СССР и Германии в итоге разойдутся [16] . Необходимо было подготовить другие варианты, на тот момент казавшиеся несбыточными.
16
М. М. Литвинов — И. В. Сталину. 21 января 1927 г. // АВПРФ. Ф. 082. Оп. 10. П. 27. Д. 2. Л. 2, опубл.: Москва — Берлин: Политика и дипломатия Кремля. Т. II: 1927–1932. C. 9-11.
Напряжение между странами Запада и СССР напоминало изменения погоды: то спадало, то нарастало. Торговый оборот то рос, то падал в зависимости от экономических и политических потребностей Запада. Москва использовала торговлю как приманку для улучшения политических отношений с западными странами. Эта стратегия работала разве что только с Веймарской Германией, но даже с ней отношения часто были натянутыми. Рапалльский договор продолжал действовать не столько благодаря торговле, сколько благодаря политическому расчету руководств обеих стран, отстаивавших свои национальные интересы.
К концу 1920-х годов правительство СССР смогло выйти на довоенный уровень производства. Но развитие шло медленно — слишком медленно для большевиков, ведь все они были индустриализаторами и модернизаторами и расходились только в оценке необходимых темпов развития. В СССР существовали миллионы крестьянских наделов, которые давали достаточно зерна лишь для того, чтобы прокормить самих крестьян. Иногда его не хватало, и тогда беднякам, чтобы свести концы с концами, приходилось наниматься батраками в более преуспевающие хозяйства — к так называемым кулакам. На то, чтобы в рамках поддержания индустриализации поставлять сельхозпродукцию в города по разумным ценам или чтобы продать Западу в обмен на важные зарубежные товары, сельскохозяйственной продукции не хватало. Надо было что-то делать. Победив во внутрипартийной борьбе и заняв место Ленина, Сталин железной рукой снес все барьеры на пути к индустриализации: в 1928 году он запустил первую пятилетку и в то же время провел коллективизацию небольших крестьянских хозяйств, объединив их в колхозы. Из-за насильственной коллективизации началось «восстание луддитов» (выражение придумал покойный Исаак Дойчер), а кроме того, случилась засуха и нашествие саранчи, что в 1932–1933 годах привело к трагической цепочке событий. Регионы советского пшеничного пояса накрыл голод [17] . Однако на внешнюю политику СССР и его потребность в торговле это не повлияло. Разве что из-за индустриализации выросла необходимость закупать товары производственно-технического назначения и продавать сельскохозяйственные товары, пиломатериалы, масло и марганец Западу.
17
Deutscher I. Russia after Stalin. London: Hamish Hamilton, 1953 (chap. 4); Viola L. Peasant Rebels under Stalin: Collectivization and the Culture of Peasant Resistance. New York: Oxford University Press, 1996. P. 69–71; Kotkin St. Stalin. Vol. II: Waiting for Hitler, 1928–1941. New York: Allen Lane, 2017 (chap. 2).
В 1930-х годах отношения СССР с Западом в корне изменились. В октябре 1929 года в Нью-Йорке рухнула фондовая биржа, из-за чего началась Великая депрессия, которая оказала влияние не только на США, но и на Европу. Обманчивая политическая и экономическая стабильность 1920-х годов пошатнулась. Кредиты закончились, банки и бизнесы закрылись, произошел спад в промышленном производстве и международной торговле, цены на товары народного потребления взлетели, а безработица достигла колоссального уровня.
«Ревущие двадцатые» остались лишь в воспоминаниях. Дорогие фраки и вечерние платья пылились в кладовке, а потом попадали в комиссионку. Американцы по-прежнему приезжали в Париж, в кабаре до сих пор играли джаз, но реальность изменилась. Музыка была все та же, но не люди. Люди впали в отчаяние и обозлились. Ультраправые лиги во Франции и нацисты в Германии выходили на улицы, провоцируя драки с коммунистами и членами профсоюзов. Были погибшие и раненые. Шла война, пока что еще не в полную силу, но это была именно она.
Из-за Великой депрессии снова возникла политическая нестабильность, особенно в Германии, где нацисты во главе с Гитлером неожиданно получили большое количество голосов на федеральных выборах в сентябре 1930 года — 107 мест в рейхстаге вместо прежних 12. Гитлер уже не воспринимался как политик-маргинал. Власть нацистов сильно укрепилась, и в 1933 году Гитлер стал канцлером. В европейских столицах и в Вашингтоне должны были по этому поводу сильно встревожиться и изменить политику, однако это произошло не везде. В Москве произошло. Если раньше война угрожала лишь в теории, то теперь она превратилась в реальную ощутимую опасность. В результате СССР серьезно изменил подход к внешней политике и отношениям с западными странами. Он понял, что европейскому миру и безопасности теперь угрожает гитлеровская Германия. Как говорил Литвинов в 1927 году, рано или поздно Германии и СССР было суждено пойти разными дорогами. И вот теперь это время пришло.