Родная старина
Шрифт:
Приезды гостей были довольно часты, особенно в быту богатых и родовитых людей.
Важные лица прямо подъезжали к крыльцу равного им по званию человека; другие, менее значительные, хотя и въезжали на двор, но к крыльцу шли пешком, а считавшие себя гораздо ниже хозяина, привязывали коня у ворот и проходили весь двор, иногда даже сняв шапки. Человек «вежливый», т. е. знающий порядки, должен был все делать умеючи, согласуясь с тем, как делалось у дедов и отцов, как творится у всех добрых людей. На все был известный чин, издавна установленный порядок.
Хозяин должен был тоже уметь встретить гостя по достоинству: важного человека он встречал у крыльца, менее значительного – в сенях, а еще низшего – в комнате. В старину не было принято, чтобы старшие ездили в гости к младшим. Но если приезжал такой важный гость, которого хозяин хотел особенно почтить,
Вежливый гость ставил в сенях свою палку и, сняв шапку, держал ее в руке; при входе в комнату прежде всего, обратившись к иконам, крестился и делал три поясных поклона, касаясь пальцами до пола, потом уже кланялся хозяину, причем надо было сообразоваться с его достоинством: одному слегка кивали головой, другому кланялись в пояс, а третьему, если это было высокопоставленное лицо, незначительные люди кланялись в землю, «били челом». Равные и приятели здоровались, протягивая правую руку, как теперь, а не то обнимались и целовались. Хозяин должен был уметь и добрым словом обойтись с гостем, как это и теперь [в конце XIX в.] делается у домовитых крестьян да у купцов, живущих по-старому. Гость, например, поздоровавшись с хозяином, скажет ему: «Не зван, не прошен – в гости пришел», а хозяин на это ответит: «Незваный, да желанный! Доброму гостю хозяин всегда рад. Милости просим в избу; красному гостю – красное место…» – или что-нибудь в этом роде. В разговоре было принято величать гостя, конечно почетного, «благодетелем», «кормильцем», – причем говорить сполна имя и отчество, а себя и своих называть уменьшительными именами, приговаривая такие выражения: «прости моему окаянству», «дозволь моей худости», «кланяюсь стопам твоим, государя моего» и проч. В беседе с духовным лицом принято было величать его «православным учителем», «великого света смотрителем», а себя называть «грешным», «нищим», «окаянным». Во всех этих книжных выражениях ясно видно подражание монастырю…
Обычай требовал, чтобы во всякое время потчевали гостя чем-нибудь съестным, особенно водкой и какими-нибудь лакомствами: орехами, финиками и пр. Уходя, гость опять крестился, обратившись к образам, затем целовался с хозяином или просто кланялся ему, а хозяин провожал его, смотря по достоинству, до порога или дальше.
Русское широкое гостеприимство и хлебосольство сказывалось на пирах. Они были в старину почти единственным выражением радости и веселия. Большой церковный праздник, какая-либо радость в царской семье, именины кого-нибудь в семье – все служило поводом устроить пир, созвать к себе добрых знакомых и угостить их на славу.
Все и тут делалось неспроста, а по обычаю. Одних лиц звать в гости посылали слуг, к другим ездил сам хозяин и приглашал их различными способами, смотря по тому, он ли делал им честь своим приглашением или они ему – своим посещением. На семейные и приятельские пиршества приглашали и жен гостей, но они обедали отдельно на женской половине.
Пир устраивался в столовой комнате, а иногда в сенях, где было больше простору. Комната заранее убиралась как можно наряднее; доставались самые роскошные ковры, занавесы, полавочники и проч., устанавливались столы пред лавками. Когда являлись гости, происходили обычные встречи и рассаживанье по местам. Красный угол под образами занимал во время пира сам хозяин; место по правую руку от него считалось для гостя самым почетным; все садились по старшинству, так что и здесь было своего рода местничество, и посадить кого-либо ниже его достоинства значило нанести ему сильную обиду. Скромный и вежливый человек нарочно садился на место, которое было ниже его сана, но это затем, чтобы сам хозяин упросил его сесть, куда ему следовало. Заносчивые же люди иногда, садясь не по достоинству выше других, заводили споры и ссоры…
Начинался пир тем, что все выпивали по чарке водки; затем гости усаживались за столом. Тогда хозяин разрезывал хлеб на кусочки и подавал гостям вместе с солью поочередно: просил «хлеба-соли» откушать. Этим выражалось радушие и гостеприимство. (Было, между прочим, и поверье, что хлеб уничтожает влияние злых духов.) Затем подавались кушанья в обычном порядке, – с тою разницею, что их было несравненно больше, чем в обычное время, – всевозможные холодные, ухи, звары, жаркие и проч. – кушаний пятьдесят или больше. Гости, человека по два, ели
Хороший хозяин, желающий угостить гостей на славу, должен был позаботиться, чтобы у него «гостьба (угощение) была толстотрапезна», т. е. чтобы всего было вдоволь и гости долго бы помнили его «хлеб-соль». Гость не должен был отказываться от еды и питья.
Те гости, которые ели без конца и не наедались досыта, пили без меры, да не напивались допьяна, считались настоящей красой пира.
Пиры длились обыкновенно очень долго, с полудня до позднего вечера, а не то и до ночи. Кончалась еда, но попойка продолжалась. Хозяин предлагал пить за здоровье разных лиц. Он становился посреди комнаты с открытой головой и, подняв чашу вверх, говорил приветствие, затем пил за чье-либо здоровье: начинали с царя, потом пили за членов царской семьи, за бояр, наконец, за гостей… Опорожнив чашу, хозяин перевертывал ее вверх дном над своей головой, показывая этим, что все выпито. Каждый гость, выходя на середину комнаты, должен был так же усердно осушить свой бокал. При каждой здравице обыкновенно пели «многие лета» тому, за кого она провозглашалась. Понятно, как должны были долго тянуться пиры, на которых было много гостей…
После пира гости обыкновенно подносили хозяину подарки; этого требовал обычай. Говорят, что воеводы любили задавать обильные пиры богатым посадским и в убытке не оставались…
А. П. Рябушкин. «Свадебный поезд в Москве». 1901 г.
В большие церковные праздники благочестивые люди иногда устраивали пиры, или трапезы, иного рода. После обедни являлось духовенство с крестами, иконами, – кропили святой водой покои. По окончании молитвословия садились все за стол; почетнейшие места занимали духовные лица. На возвышенном месте на столе ставилась просфора Пресвятой Богородицы, как в монастырях. Начиналась трапеза молитвою: «Достойно есть…» Во время пира дьячки пели священные песни… На дворе и в сенях кормили нищих. Бывали случаи, что благочестие хозяина побуждало его посадить эту «меньшую братию» за общий стол с гостями… После пира этим нищим раздавалась милостыня…
Справедливость требует упомянуть, что случались пиршества совсем иного свойства, чем описанные. Собиралось разгульное общество; хозяин призывал к себе в дом гусляров и скоморохов; пир, впрочем, начинался чинно: пелись иной раз старинные песни, богатырские былины; но когда хмель уже начинал погуливать в головах гостей, дело принимало иной вид. Раздавалась песня удалая с присвистом, с гиком… Скоморохи пускались в пляс, выкидывали непристойные коленца; подгулявшие гости не отставали от них. Часто такие пиры кончались руганью, даже дракою, и редко для кого из участников дело обходилось благополучно.
Крестьянские пирушки по случаю церковных праздников или семейных радостей помещиков устраивали иногда последние, а не то сами поселяне – в складчину; такие пирушки, или братчины, назывались по праздникам: братчина Николыцина, братчина Покровщина и др.; на Пасху было в обычае в селах устраивать в понедельник большие братчины, – в них иногда принимали участие не одни крестьяне, но и помещики. На этих пиршествах почти всегда дело кончалось бранью, бесчинствами, драками, а иногда и убийством. Благоразумные люди советовали никогда не участвовать в этих сборищах.