Родное гнездо

Колюмбов Жорж

Из приоткрытой форточки слегка тянуло прохладой, но очень не хотелось куда-то пересаживаться, пока все так интересно. Родители изо всех сил старались устроить все так, чтобы он всегда чем-то занимался сам, а не дергал их каждую минуту. И это у них получалось отлично.

У него были мама, папа и три бабушки — так уж вышло. Зато деда — ни одного. Правда, были два пожилых мужчины. Одного все называли дядей Мишей, хотя вообще-то он был братом бабушки. А с другим — совсем непонятно: его никак не звали! Хотя бабушки между собой говорили о нем странное и смешное

слово — Жинтель.

Что Толе совсем не нравилось, так это его имя! Какую форму ни возьми, и все получается плохо и некрасиво: Анато-о-олий (будто сказочный персонаж), Толька (похоже на слово «только», ничего хорошего). Даже когда просто позовут «Толь!» и то звучит так, словно говорят о крышах — толь, шифер… Мама рассказывала, что могла бы назвать его Виктором или Романом. И главное, даже повод был! Он же родился точно в День Победы, когда вся страна устраивает парады. Виктор — это было бы здорово, а то какой-то «То-оля», тьфу! Но что поделаешь — имя есть имя, придется его носить.

Буквально в трех шагах сидел папа и монотонно повторял в большой серый микрофон одни и те же странные слова:

— Ульяна Анна три, Сергей Анна Павел! Прием?

Затем ненадолго замирал, слушая, что ему ответит «эфир». Папа сидел в наушниках, но Толя все равно слышал негромкие звуки: обычно папе отвечало шипение, и лишь изредка в нем, как рыбы из глубин, всплывали чьи-то искаженные голоса. Иногда папа оживлялся и начинал быстро говорить совсем другие слова. Но чаще всего просто медленно крутил ручку, осторожно обшаривая весь диапазон.

Радиостанцию папа себе сделал сам. Хотя слово «сделал» тут не подходит, поскольку процесс «делания» никогда не заканчивался. Папа все время что-то дорабатывал, менял одни блоки на другие, читал журнал «Радио» и черпал оттуда новые идеи. Особым предметом гордости папы служили две длинные антенны, развернутые по всей крыше дома.

В комнате уютно гудел мощный трансформатор, приятно пахло разогретыми радиолампами и ароматным сосновым дымком канифоли от горячего паяльника.

Мама готовила ужин. Своей кухни у них не было. За дверью начинался длиннющий коридор, где стояли пять газовых плит, на каждой по две конфорки. Вроде, логично: как раз на десять комнат этого дома. Но часто получалось, что какая-то из женщин затевала стирку и занимала ведрами и тазиками сразу четыре конфорки. А все остальные — как повезет.

Бывало, что ретивых хозяек оказывалось сразу две. Тогда коридор наполнялся душным паром, едким от хозяйственного мыла, а оставшиеся женщины принимались громко кричать и ругаться. В такие моменты Толику казалось, что он живет в джунглях, а вокруг ходят дикие звери.

Но сегодня все было тихо. Конфорок хватало, мама дожаривала мясо, а разомлевшая картошка, укутанная в большое полотенце, пряталась под подушкой, чтоб не остыть.

Мама работала зубным врачом, и это было очень удобно. Во-первых, всего шесть часов в день, а остальное время — свободна. Во-вторых, ей нравилось общаться и помогать людям, а в медицине за это еще

и платили.

На минутку заглянув в комнату, мама жестом попросила папу снять наушники.

— Что такое?

— Все уже, закругляйся со своим эфиром. Сейчас ужинать будем.

— Но я еще…

— Нет-нет, все. Вынеси ведро, заодно воды принесешь из колонки, там осталось всего на две чашки.

Папа вздохнул, смирился с неизбежным, положил наушники на стол и стал собираться. Эфир манил неясными звуками далеких стран.

* * *

В тот год, когда родители с маленьким Толиком приехали в Город, работу по профилю сразу найти не удалось. Папа устроился на завод, а мама — в скорую, ездила медсестрой на вызовы. Первое время снимали комнату у какой-то бабульки. Но семье хотелось иметь свой дом.

И тут на заводе возникла оказия. Совсем рядом располагалась целая улица многосемейных домов. Обитатели окрестили их «бараками», хотя они даже на настоящие бараки не тянули: электричество, отопление и газ в них были, а вот воду и канализацию подводить не стали. Жили там в основном семьи рабочих.

В одном из таких вот «бараков» был магазин. Но в управлении завода решили, что он больше не нужен. Освободилась одна комната, ее-то и предложили папе. Поначалу место ему не понравилось, но он все-таки сходил все посмотреть сам. И обнаружил сокровище!

Да, комната одна и маленькая. Зато под ней располагался не скромный погребок на два мешка картошки, как у всех, а огромный подвал размером чуть ли не больше самой комнаты! И это решило дело. Папа согласился временно пожить среди рабочих и даже гордился, что смог раздобыть жилье для своей семьи. Тем более что перспектива в ближайшие годы получить новую квартиру выглядела вполне реальной.

* * *

Когда папа с ведрами вернулся, мама уже почти накрыла на стол. Теперь можно и поужинать. В дверь осторожно постучали.

— Миша, вы дома? — послышался знакомый женский голос.

Папа открыл дверь, за которой обнаружилась его сестра, Азалия. Пестрое платье, округлая прическа, растрепанная ветром, и беззащитный взгляд сквозь очки с невероятным минусом.

— Здравствуйте. Решила посмотреть, как вы тут, на новом месте.

— Заходи, Лиечка! — Мама всегда радовалась гостям. — Мой руки, мы как раз ужинать собираемся. Картошки с мясом положить тебе?

— Ой, мяса-то не надо. А вот если картошечки или еще лучше — капХуски, будет отлично!

Азалия преподавала в университете английский и свободно разговаривала на нем. Иностранные языки порой сказывались у нее даже на русских словах. Свою любимую «капустку» она произносила с характерным британским придыханием, так получалась «капХуска».

— Капусты не обещаю, но огурчиков к картошке положу.

Тетя Аза привычно протерла очки платочком и огляделась:

— А вы тут неплохо устроились!

— Эти два шкафа и тумбочку Миша сам сделал! — похвалилась мама.

— Молодец какой, прямо как фабричные!