Родное гнездо

Колюмбов Жорж

— Доброе утро! — раздался вдруг задорный девичий голос. — Вы слушаете «Пионерскую зорьку»!

— В эфире «Пионерская зорька», — бодро подхватил парень.

Зазвучала музыка, начались репортажи с мест, но это мало интересовало Торика. Он неуклюже сполз с печки-лежанки, где была устроена постель, натянул шорты и рубашку, убавил громкость радио и уселся на сундук за стол.

— Проснулси никак? Оладушки буишь?

Скрипучая дверь, обитая толстым слоем дерюги, впустила в дом бабушку Сашу.

Торик без труда понимал ее выговор, хотя отвечал на привычном, городском, не пытаясь ее передразнивать. Вот бабушка

Маша, ее сестра, прожила лет на двадцать больше, так ее понимать сложнее. Поначалу в их семье было девять братьев и сестер, а потом… Не все мужчины вернулись с войны, женщины выходили замуж и уезжали, родители умерли.

На стене висели пожелтевшие фото — без рамок, просто так, почти весь семейный архив. Там, в застывшем мире прошлого, все еще были живы и жили вместе, здесь. А теперь в доме остались только две сестры.

— Буду, конечно!

Когда бы он отказался малость подкрепиться? В этом Торик очень поддерживал Винни-Пуха. Бабушка довольно улыбнулась: какое счастье, когда не надо внука уговаривать!

— А на обед, тадазначица, у мине запланирван кулешик грибной, помнишь, вчарася говорушки-то собирали с тобой?

— Помню, много нашли за Гневней.

Торика позабавило внезапно всплывшее у бабушки официальное словцо «запланирован». Говорушками местные жители называли луговые опята. Бабушка — большая мастерица по части приготовить что-нибудь вкусное буквально из ничего. «Жись каво хошь научит», — невесело усмехалась она каждый раз, когда Торик узнавал от нее что-то новое. Как вместо мыла можно стирать травой мыльнянкой, а стебельки «баранчиков» (первоцвета) не просто можно жевать, они еще и больное горло лечат.

— На вот, пойишь, оно и голова враз просветлеется, и в руках силы прибавится, — приговаривала бабушка, ловко расставляя на столе оладьи, творог, печеное яйцо, хлеб и чашку чая.

— Я тож тады ща-аю попию, — неожиданно присоединилась бабушка Маша, старшая сестра бабушки, живущая вместе с ней. — Я хучь яво и не люблю, но штойто яблыщка хотца.

Дрожащей рукой она взяла маленький нож с кривым лезвием, неспешно покрошила еще зеленое яблоко, высыпала в чашку с чаем и накрыла сверху блюдцем.

— Зуб нету, — донеслось сквозь череду пыхтения, — а йись-то хотца. Няхай варятся, они-то, они-то.

Торик мысленно перевел для себя: «Зубов нет, но есть хочется. Пусть заварятся, полежат так, оставлю». Бабушку при желании вполне можно понять.

— Спасибо, — сказал Торик, вылезая из-за стола, — я пойду?

— Уходишь уже? — огорчилась бабушка.

— К вечеру вернусь, — пообещал Торик. — К ним сегодня дядя Миша приезжает, будут разговоры…

— Разговоры-д-разговоры, слово к слову тянется… — вдруг звонко запела бабушка. Она легко переходила к песням, словно песни жили рядом, только потянись. — Ладно тада, ступай с богом. Время не дремя!

«Время не спит»? Торик улыбнулся. Сколько же у бабушки крестьянских поговорок и пословиц! На каждый случай из жизни — не менее дюжины. Вот тебе и неграмотная крестьянка!

Скрипнула и притопнула толстой дерюгой дверь. Через сенцы, через терраску, оклеенную смешными картинками из журналов, Торик выбрался на улицу и огляделся. Старенький, замазанный глиной дом Жинтель покрыл тонкими досочками и покрасил. Прямо перед окнами росли высоченные, с человека, золотые шары. Вокруг

раскинули свои огромные ветви клены, а за домом виднелась вершина холма, который местные жители с почтением называли гора Гневня.

Почему — уже никто не помнил. Кедринск — поселение древнее, старше самой Москвы будет. Но рассказывали так. Некий то ли князь, то ли царь, приехав сюда, очень рассердился на свою супругу, разгневался, да и скинул ее, неугодную, с той горы вниз. Будто бы в память об этом и назвали холм. Дальше будет Покровский бугор, за ним — Почтовая гора. Но это уже далеко, у дома бабушки Софии, куда предстояло сейчас идти.

Внизу шумел широкий ручей, который когда-то называли речкой Пральей. Мама рассказывала, что в детстве в этой речке купалась. Как же все изменилось, кто бы мог подумать! Сейчас даже нескладный Торик, разбежавшись, мог перепрыгнуть эту «неодолимую преграду».

Чуть в стороне от дома, у старой антоновки, торчал, скособочившись, лилово-коричневый картофельный погреб. Как хорошо бывало забираться на его нагретую солнцем плоскую крышу и лежать, в небеса глядючи и обо всем на свете размышляючи. Или сидеть, свесив ноги и радуясь разнообразию зеленого вокруг, не забывая грызть очередное яблочко. Антоновка, снова зовешь к себе? Нет, только не сегодня!

Приезд дяди Миши всегда означал новости, вкусности и всяческие интересности. Пропустить такое — все равно что отказаться от торта, когда тебе его уже дали. Торик с чувством вдохнул запах луговых трав, спустился с пригорка, где остался грустить бабушкин дом, и отправился в путь.

«Дорога туда. Дорога сюда. Дорога ВЖК» — вспомнился указатель из Волшебной страны, так ярко описанной Волковым. Дорога, вымощенная желтым кирпичом, манила и тут. Хорошо, пусть не вымощенная, пусть без кирпичей, зато целая дорога чистого желтого песка.

Идти было легко и приятно. Лето пахло то нагретым песком, то терпкой крапивой, то водорослями с реки, а жизнь казалась нескончаемой. Вот справа остался новый колодец. Ворот, узкое общее ведро на длиннющей цепи...

Дальше слева стоял «Зюзин дом», покосившийся, по окна вросший в землю. В его тени притулился замшелый пенек, где неизменно сидела и сама старушка Зюзина. Сейчас она щурилась на солнце и неутомимо щипала, перебирала и расправляла морщинистыми руками невнятные клочья свалявшейся овечьей шерсти. В этом было что-то неправильное. Казалось, шерсть сама по себе движется и живет своей иллюзорной жизнью, а бабуля, наоборот, настолько неподвижна, что напоминает лишь тень некогда живой и настоящей женщины. «Ее насмешливый призрАк и днем и ночью дух тревожит…» — всплывшая откуда-то в памяти строка вдруг вызвала озноб. Или это просто подул ветерок с реки?

Здесь дорога резко сворачивала вправо, открывая речку Кедринку, в честь которой и назвали Кедринск. Торик помнил, какой маленькой она была два-три года назад: взрослые легко переходили ее вброд. Но потом неподалеку начали строить электростанцию, реку запрудили, отгородили водохранилище, и вода с каждым годом поднималась.

Дорога теперь круто вела в гору, теряла свою желтую песочность, превращаясь в сухую глину. Один за другим дома оставались позади. Вот высокая сетчатая калитка Зайцевых. Дядя Витя Зайцев, бабушкин племянник, в школе был лучшим другом папы. Сколько же они тут вдвоем чудили!