Родное гнездо

Колюмбов Жорж

— Здравствуй, Толь! — внезапно прозвучал скрипучий, но доброжелательный голос от калитки. — К своим идешь?

— Здравствуйте, дядь Вить. — Всех родственников отца полагалось звать на «вы», это правило Торик усвоил. — Да, сегодня дядя Миша должен приехать.

— Зайди на минутку, я хоть тебе свои ёлеки покажу. Ёлеки у меня знатные вымахали, — как обычно, заскрипел-затараторил дядя Витя, пока его не перебили. Буква «л» у него получалась своеобразной — не твердой и не мягкой, а какой-то средней.

Дядю

Витю часто посещали необычные идеи, а потом он их самоотверженно воплощал. Однажды они всей семьей съездили в Ленинград, откуда попали на экскурсию в Петергоф. Золотые фонтаны, дворцы, незнакомые деревья — все это дяде Вите очень нравилось. Но самое большое впечатление произвел летний домик Петра — Монплезир, «мое удовольствие» или «моя радость». Не сходя с места, дядя Витя решил, что обязательно сделает себе такой же! Ну, такой или не такой — дело десятое. Но уже следующим летом в саду у Зайцевых красовалась новая беседка, которую дядя Витя гордо называл своим Монплезиром.

Так что папа, хоть иногда и посмеивался над причудами дяди Вити, уважал его за мастерство (он был отличным сварщиком) и за то, что слова у него не расходились с делом. А еще оба они были безудержными романтиками.

— Вон они какие, ёлеки-то! — суетился дядя Витя. — А сначала как все плёхо былё! Сажал ёлеки и тут, и там — сохнут и все, ни в какую! А эти вот две выжили. Я смеюсь: они как гвардейцы по обе стороны крыльца стоят в почетном карауле. И знаешь что, Толь? Потом-то, уже после, меня не будет, а ёлеки мои останутся!

Елки и правда выросли почти до крыши дома, ровные и статные, и даже летом нарядные, новогодние. Торик вежливо покивал, попрощался и продолжил свой путь. Отсюда до бабушкиного дома совсем недалеко — подняться на горку да спуститься почти до реки.

Вот знакомый ряд столбов, каждый в виде буквы «А», словно кто-то написал их в огромных прописях. Вот «Запасный лес» — с полдюжины вязов, которые сажал еще прадед. Уф, пришли, вот он, дом бабушки Софии, который в шутку иногда называли «дворянское гнездо». В шутку — потому что никаких дворян здесь отродясь не водилось.

Столетние липы расступились, пропуская Торика к ступеням крыльца.

Глава 4. Дворянское гнездо

Дом этот — двухэтажный, с мощным старинным подвалом из красного кирпича — мало напоминал «домик над Пральей», где недавно проснулся Торик.

Открыла тетя Таня в переднике поверх цветастого сарафана и улыбнулась — доброжелательная, деловая и конкретная, как обычно.

— Пришел? Здравствуй. Дядя Миша уже приехал, смотрит сад. Проходи туда, а то у меня блины в самом разгаре.

— Здравствуйте, — только и успел ответить Торик спине тети.

Официально тетя работала окулистом. А неофициально…

Все окрестное Подгорье десятилетиями ходило к «доктору Тане» по самым разным поводам — от кашляющих детей до коровы, подвернувшей ногу.

Торик прошел коридор насквозь и вышел в сад, царство бабушки Софии.

Прямо у дома примостилась небольшая сакура, подальше — два пышных грушевых дерева. А все остальное пространство занимали цветы — самые разные: простые и изысканные, экзотические и привычные, любых цветов, размеров и форм.

Торик шел мимо многоцветного моря, едва обращая внимание на тот или иной цветок: этот привычный мир окружал его с детства. Вот, правда, попалась странная аквилегия: свернутые в трубочки лепестки — розовые, а по краям вьется широкая и волнистая ярко-сиреневая бахрома. Видимо, бабушка вывела новый сорт.

Сад располагался на двух уровнях, и сейчас Торик был на нижнем. Дальше тропинка раздваивалась, левая вела к лесенке из замшелых каменных ступеней, а правая — мимо сиреней — в верхний сад, туда и направился Торик. Но где же гости?

* * *

— Молодой человек, ты не нас ищешь? — раздался из-за куста барбариса голос дяди Миши.

Тот поднялся на пригорок посреди сада и обозревал окрестности. Неизменная светло-серая форменная рубаха инженера-железнодорожника свободно облегала крупный горб. На плечо накинут ремешок фотоаппарата. Держался с достоинством, без суеты. Бабушка стояла рядом и разглядывала в небольшой бинокль что-то далекое за рекой.

— Здравствуйте!

— Ну здравствуй-здравствуй, — почти пропел дядя Миша и тут же вернулся к прежней теме. — Соня, так что ты говорила про георгины?

— Второй год вывожу новый сорт. Но пока получается не совсем так, как мне хотелось. Цветки должны быть с острыми лепестками, длинными и красно-оранжевыми, с переходом в более желтые оттенки. Если все-таки получится, назову сорт «Закат над Кедринкой».

— Романтично, — оценил дядя Миша. — Толя, мы с Соней видимся теперь редко. А ты возьми-ка мою технику, да сними нас на память. Кадр я сейчас настрою. Прицелься и нажми вот сюда. Сможешь?

— Попробую, — смутился Торик. Фотографировать ему еще не приходилось.

Дядя Миша снимал не фотографии, а цветные слайды. Щелчок — и яркая картинка этой летней встречи сохранилась навсегда. На фоне пронзительно-рыжих гроздьев рябины стоят брат и сестра, обоим под семьдесят. Он держит в руках очки и испытующе глядит на Торика: справится ли? Рядом бабушка в коричневом сарафане и белой кофте рассеянно держит пушистый белоснежный георгин.

— А пойдемте, я вам клематис покажу! — вдруг оживилась бабушка и направилась к дому.

— В этом она вся, — усмехнулся дядя Миша.