Рокоссовский: терновый венец славы

Карчмит Анатолий Андреевич

– Я бы рад побыть с вами, но не позволяет обстановка.

Жена посмотрела на него печальным взглядом и замолчала. Ей показалось, что муж выглядит таким же усталым и худым, как и тогда, когда вернулся из тюрьмы. Немножко постарел. На лице обозначились новые морщинки, виски стали почти седыми. Но глаза такие же голубые, добрые и насмешливые.

– Не узнаешь?
– он обнял жену за плечи.

Она промолчала. Ей казалось, что в нем появилось что-то чужое, далекое и казенное. В голове промелькнул сумбур сомнений и догадок. Она часто слышала от подруг, что многие военачальники на фронте имеют так называемых полевых походных жен.

«Нет, нет, мой Костя не такой», - вдруг подумала она и пошла накрывать праздничный стол.

Рокоссовский окинул взглядом комнату: на стене он заметил целую галерею его фотографий, вырезанных из газет и журналов. Он подошел к ним и начал рассматривать: вот он под Вязьмой среди артистов, а тут он позирует фотокорреспонденту во время битвы под Москвой. «Фу, какая сухая физиономия, — подумал он.
– Самоуверенный петух. Даже неприятно смотреть. На допросе Паулюса сижу, будто аршин проглотил. Надо поменьше маячить перед камерами и фотоаппаратами. Новый пуп земли объявился».

Но то, что его родные по крупицам собирают сведения о нем, ему, разумеется, было приятно.

Он зашел в кухню.

– Молодцы, помните обо мне.

– Ты наш кумир.

– Я очень тронут.
– Он поцеловал жену в щеку.

– Знаешь, Костя, мне не дает покоя Ада, - сказала жена, заваривая чай. ,

– А что такое?

– Не дай бог, она улетит к партизанам в Белоруссию, я сойду с ума. Мне хватает и тебя.

– Люлю, дорогая, не беспокойся, ее туда никто не пошлет.

– Ну да, скажи кому-нибудь другому. Она бредит партизанами и днем, и ночью. Ждет не дождется, когда покинет Москву.

– Скажу тебе по секрету, - Рокоссовский, улыбаясь, нагнулся к её уху.
– После того как попал в плен сын Сталина Яков, появилось негласное указание: детей выдающихся личностей не посылать на передовую, чтобы противник, в случае чего, не мог их шантажировать.

– Ой, слава богу, - перекрестилась Юлия и, подумав, спросила: - А ты разве выдающаяся личность?

– Повернись к стене и посмотри на фотографии, - засмеялся Рокоссовский.

Они долго сидели за столом и отвечали друг другу на тысячи вопросов, и все равно обо всем не успели переговорить. После долгой разлуки они снова шли навстречу друг другу. Рокоссовский чувствовал, что даже при коротком сумбурном свидании, которое, видимо, неизбежно в подобных случаях, он по-прежнему любил жену и без нее не представлял себе дальнейшей жизни.

Утром следующего дня он заехал в школу, где училась дочь, которая познакомила своего знаменитого отца с начальством, и вернулся с ней домой. Тут же подвернулся какой-то фотограф, и теперь мы имеем возможность видеть снимок семьи Рокоссовского, датированный февралем 1943 года.

В центре сидит генерал-полковник Рокоссовский. Лицо-его задумчивое, серьезное. Кто знает, о чем он думал в этот миг? Он вновь уезжал на войну, где уже был несколько раз на волосок от смерти. Справа, в темном платье, с обнаженной красивой шеей и пышной прической, влюбленными глазами смотрит на него жена. Кажется, она чувствует твердость и тепло его руки, за которую держится, ощущая желание идти за ним хоть на край света. Обняв обеими руками' за шею, повисла на его левом плече дочь Ада. Она в белой кофточке, с черной шапкой волос, с челкой, почти закрывающей глаза. Она светится радостью. Она так соскучилась по своему отцу, что не желает отходить от него ни на шаг.

Распрощавшись

с родными, ровно в одиннадцать часов 5 февраля Рокоссовский уже был в Генеральном штабе.

2

– Донесения, поступающие с фронтов, не особенно утешительные, - начал с ходу Василевский.
– Он поправил жесткие седеющие волосы, расчесанные на прямой пробор, и поднял глаза на Рокоссовского.
– Это особенно касается Юго-Западного и Воронежского фронтов. Немецкое командование, по всей вероятности, готовит там крупное наступление.
– Он помедлил, угостил Рокоссовского папиросой, а сам задымил трубкой.
– В Ставке Верховного Главнокомандования созрел план развития наступления на курском направлении. Ради этого и создается новый фронт, который мы назвали Центральным. Я с удовольствием объявляю, что командовать этим важнейшим фронтом поручено вам.

– Спасибо, - улыбнулся Рокоссовский, сидевший напротив Василевского.
– Какими силами я буду располагать?

– В состав фронта мы включили три общевойсковые, одну танковую и одну воздушную армии. Эти армии предстоит перебросить из-под Сталинграда.
– Начальник Генерального штаба положил дымящуюся -трубку в пепельницу, подошел к висевшей на стене карте.
– Войскам нового фронта предстоит развернуться между Брянским и Воронежским фронтами, которые в данное время не очень успешно продолжают наступление на курском и харьковском направлениях. Ваша задача: взаимодействуя с Брянским фронтом, нанести глубокоохватывающий удар в общем направлении на Гомель, Смоленск, во фланг и тыл орловской группировки противника.
– Он снова уселся за стол и положил перед собой короткие пухлые руки.
– Ну как?

Рокоссовский ничего не ответил, подошел к карте, некоторое время ее изучал и, повернувшись к Василевскому, сказал:

– Замысел красивый, ничего не скажешь.

– Это хорошо, что вам замысел пришелся по душе.

– Срок готовности?

– 15 февраля, - ответил Василевский и, посасывая трубку, ждал мнения командующего фронтом.

– Александр Михайлович, - поведя плечами, произнес Рокоссовский.
– В который раз мы наступаем на одни и те же грабли.
– Он встал и снова подошел к карте.
– Я не могу понять, как это можно перебросить огромное количество войск из-под Сталинграда под Курск за такое ограниченное время. К тому же подготовить их к серьезному наступлению.

– Нам нужно начать операцию как можно скорее, пока противник не успел подтянуть силы из глубокого тыла и с других участков.

– В настоящих погодных условиях перегруппировка войск сильно затруднена, - возмущенно произнес Рокоссовский.
– Создается впечатление, что Ставка находится в Крыму, а не в Москве.

– Мы вам поможем, - сказал примирительным тоном Василевский.

Командующему Центральным фронтом оставалось одно -как можно быстрее вернуться под Сталинград и приступить к переброске войск.

Несмотря на все усилия, перегруппировку войск к назначенному сроку завершить не удалось. Плохая пропускная способность железных дорог, а также нехватка вагонов, тяжелые зимние условия срывали график движения. Рокоссовский доложил об этом в Ставку, но положение еще больше ухудшилось. Принять меры к ускорению перевозки было поручено НКВД. Сотрудники этого ведомства так напугали железнодорожное начальство, что положение дел стало еще хуже. Если до этого график как-то соблюдался, то теперь все было поставлено с ног на голову.