Рокоссовский: терновый венец славы
Шрифт:
– Присаживайся, - кивнул маршал.
– Извини меня, Константы, что я тебя потревожила, - сказала она, когда они уселись друг против друга за приставной стол.
– Кстати, Можно с тобой на «ты»?
– Зосенька, как тебе не стыдно, конечно, можно, - без тени жеманства проговорил Рокоссовский.
Вошла девушка, поставила перед ними чашки с чаем, печенье, конфеты и лимонные дольки.
– Спасибо, Анна, - поднял глаза на нее Рокоссовский.
С любопытством посмотрев на посетительницу, она вышла.
Рокоссовский и Пенкальская проговорили около часа. В основном вспоминали прошлое
А когда речь зашла об августовском восстании 1944 года В
Варшаве, в ее лице появилась злоба, руки с тонкими пальцами время от времени дрожали.
– У меня погиб там сын! Мой единственный сын! Он был патриотом и хотел жить! Он нуждался в защите!— Пенкальская говорила глубоким, низким, слегка вибрирующим голосом и совсем не была похожа на ту юную красавицу, которую когда-то знал Костя Рокоссовский.
– Да, Зосенька, это тяжелая утрата, - сочувственно произнес он.
– В этом повинен ты, Константы!
– прикрываясь столом, она держала сумочку на коленях.
– Зося, побойся бога, обвинять меня в таких страшных грехах, - сказал маршал и, выходя из-за стола, спросил: - Мне можно курить?
Пенкальская не ответила. Рокоссовский подошел к полуоткрытому окну, закурил. В стекле оконной рамы отражался стол, где сидела посетительница. Он заметил, что она опустила правую руку вниз и, что-то вынув из сумочки, держала ее под столом.
– Зося, - повернулся он и окинул ее спокойным взглядом.
– А тебе не кажется, что ты ошибаешься?
Пенкальская истерично выкрикнула:
– По твоей вине погибли десятки тысяч поляков! Твои солдаты стояли у стен Варшавы, а ты не пошевелил и пальцем, чтобы помочь бедным людям!.. Ты повинен в смерти моего сына Ярослава!.. Предатель!
Рокоссовскому показалось, что Пенкальская в любой момент может выстрелить. Он ни на минуту не сомневался в ее намерениях. Что делать? Ускользнуть из кабинета? Это трусость и позор. Преодолев внутренний страх, он начал спокойно ходить по кабинету.
– Милая Зося, я тебя понимаю. Утрата, которую ты понесла в этой жизни, может лишить рассудка... Но я вижу, что ты оказалась мужественной и терпеливой женщиной. Именно такой я тебя представлял, когда вспоминал нашу юность в часы одиночества.
– Рокоссовский закурил и, мельком поглядывая на посетительницу, продолжал ходить по кабинету.
– Теперь послушай, что я тебе скажу. Поверь мне, Зосенька, я всегда говорю то, что знаю.
Пенкальская, держа руку под столом, продолжала напряженно сидеть. Ее лицо приняло безразличное выражение.
– В Польше есть города и земли, - продолжал Рокоссовский, прикурив следующую папиросу, - где каждый камень, каждая травинка, каждое оставшееся в живых дерево дышат болью минувшей войны. Я при тебе хочу задать себе два вопро-са и постараюсь на них ответить. Что случилось на исходе лета 1944 года? Почему восставшая Варшава обрекла себя на унижение, и кто в этом виноват?
– Рокоссовский посмотрел в окно, остановился и, повернувшись к Пенкальской, продолжал: -Так называемый
– Это ваша советская пропаганда! Это ложь!
– вспылила Пеи-кальская.
Рокоссовский молча подошел к сейфу, порылся в бумагах и достал нужную папку.
– Вот что говорится в рапорте от 14 июля 1944 года, - продолжал он, подойдя к столу.
– На имя председателя комитета по делам обороны генерала Сосновского одним из руководителей восстания Бур-Комаровским: «Бездеятельность Армии Крайовой с момента вступления на наши-земли Советов может привести к тому, что сторонники встретят их хлебом и солью и не будет никаких препятствий для фальсификации воли народа и создания Советской республики»*.
– Рокоссовский глянул на чуть присмиревшую Пенкальскую, положил папку иа стол и продолжал дальше: - Роковую роль, Зосенька, в надвигавшейся драме сыграли жесткая установка руководства Армии Крайовой на максимальное ограничение контактов с командованием Красной Армии, переоценка масштаба возможности помощи со стороны западных союзников и преступная недооценка сил фашистов.
Вероятно, под влиянием доводов маршала на лице Пенкальской появилось внимательное, вдумчивое выражение.
Рокоссовский снова взял в руки документы.
– Вот что говорилось о взаимодействии с Красной Армией. Послушай, что говорится в приказе Главного командования Армии Крайовой от 12 июля 1944 года:
«Командиры АК ведут как можно больше боевых действий против немцев самостоятельно, не прибегая к скорой связи с советскими войсками»*.
– Мне можно папиросу?
– вздрагивающими губами спросила Пенкальская.
– Извини, я не догадался, - он подошел к столу, положил перед Зосей пачку папирос и зажигалку.
Она взяла папиросу, прикурила:
– Что ты еще можешь сказать?
– Известный закон войны, - Рокоссовский сел за стол министра, — за головотяпство командиров расплачиваются солдаты.
– Но почему российские войска остановили наступление на Варшаву и дали возможность гитлеровцам уничтожить восставших?
– спросила Пенкальская. В ее голосе чувствовалось нетерпение.
– Это была воля Сталина? Да? Его приказ?
– Эту ложь подкинуло руководство Армии Крайовой, чтобы оправдать свой авантюризм, - ответил Рокоссовский, устремив взгляд на собеседницу.
– Правда же состоите том, что наши войска, неся большие потери, рвались к сражающейся Варшаве. Мы пытались взять город в лоб, но эта попытка оказалась абсолютно безнадежной. Наши войска вынуждены были перейти к обороне.
Пенкальская снова закурила и после некоторого молчания холодно, с чуть заметным оттенком презрения в голосе сказала:
– Повстанцы погибали не только от зверств фашистов, но И от недостатка продовольствия и оружия. Почему вы им не оказали помощь?