Рокоссовский: терновый венец славы
Шрифт:
– Говорят, ты там на Жукова катил бочку, - министр устремил колючие глаза на Рокоссовского.
– Я не на Жукова катил бочку, а на военную прессу, которая часто искажает факты и тем самым переписывает историю войны. К примеру, пишет о том, чего не было в первые дни сражений.
– Ну и чего не было в первые дни сражений?
– загадочно спросил Жуков.
– В «Военно-историческом журнале» черным по белому записано, что начальник Генштаба Жуков в июне - июле 1941 года лично организовал контрудар по флангам войск генерала Клейста в районе Дубно - Ровно, Броды - Луцк. Завязалось первое в истории крупное танковое сражение. В результате были
– Ну и что?
– А то, - произнес с жаром Рокоссовский, - что, когда проводилась эта спонтанно возникшая операция, у вас не было связи не только с Генштабом, но н с Киевом. Это раз.
– А что два?
– Мой механизированный корпус был укомплектован танками старого образца всего лишь на тридцать процентов, и часть их мы потеряли на марше. Танкового сражения, о котором говорит журнал, вовсе не было. Слишком неравны были силы.
– Но ведь удар по Клейсту был?
– Да, был, но в нем в основном принимали участие пехота и артиллерия, которую мы по указанию свыше не отправили на полигон, где потом бы ее утюжили немецкие танки.
Жуков взял в руки карандаш и, грозно насупившись, начал постукивать по столу.
– Ну а еще о чем ты там говорил?
– Далее я коснулся того, что пишет сам Жуков в своих мемуарах.
– Ну, и что же он там пишет?
– министр сжал губы.
– Откровенно говоря, меня огорчает, что Жукову иногда изменяет объективность.
– Так, так.
– Голос Жукова звучал спокойно, но в тоне проскальзывали недовольные нотки.
– И что же тебя огорчает?
– Так, Жуков пишет, что на Центральном фронте разработка операции проводилась начальником штаба Малининым и им же была представлена в Генеральный штаб.
– Рокоссовский отодвинул лежавшую перед ним папку, взглянул на министра обороны.
– На самом же деле план операции разрабатывался командованием фронта с привлечением всего коллектива руководящих работников управления и штаба и был представлен в Стайку Военным Советом фронта.
– Так, так, дальше.
– Малинин - порядочный человек, - сохраняя внешнее спокойствие, продолжал Рокоссовский, - и на подобный поступок, который приписывает ему Жуков, он никогда бы не решился. К тому же добавлю, что для окончательной доработки плана обороны войск Центрального фронта я был вызван в Ставку и лично докладывал свои соображения Верховному Главнокомандующему и, после некоторых уточнений, этот план был утвержден.
– Я этого не помню, - министр зло усмехнулся.
– А я хорошо помню, - твердо заявил Рокоссовский.
– Жуков утверяедает, что более успешные действия Центрального фронта, чем Воронежского, объясняются тем, что против войск Центрального фронта было значительно меньше сил.
– А что, разве не так?
– Нет, не так. Ударная группировка противника, действовавшая против Воронежского фронта, состояла из 14 дивизий, а против Центрального - из 15 дивизий.
– Но там было больше танков.
– Да, на две дивизии. Но против нас было больше артиллерии, - Рокоссовский наблюдал за тем, как Жуков вышагивал по кабинету.
– Предположим, что так.
– Более удачные действия войск Центрального фронта объясняются вовсе не количеством войск противника, а умелым построением обороны, - Рокоссовский пытался поймать взгляд Жукова.
– Хорошо изучив тактику немцев, мы правильно определили, где будет нанесен главный удар, и сосредоточили там основные силы, а Воронежский фронт расположил их равномерно на всем участке.
Они
– Теперь о личной работе Жукова на Центральном фронте как представителя Ставки.
– Это уже совсем интересно, - Жуков остановился у окна, не сводя глаз с собеседника.
– В своих воспоминаниях он подробно рассказывает о проведенной у нас работе как в подготовительный период, так и в процессе самой оборонительной и наступательной операции.
– А что не так?
– спросил Жуков грубоватым тоном.
– Я вынужден сообщить министру обороны с полной ответственностью, - Рокоссовский улыбнулся горькой улыбкой, - если нужно, это могут подтвердить живые свидетели, что изложенное Жуковым не соответствует действительности. И он об этом хорошо знает.
Жуков надул щеки и снова начал ходить по кабинету. Ему хотелось закончить этот разговор, но, учитывая, что он его затеял сам, пришлось выслушивать до конца.
– Жуков впервые прибыл к нам на КП в Свободу 4 июля и пробыл у нас до 10 - 11 часов 5 июля. Находясь у нас в штабе в ночь перед началом сражения, когда было получено донесение Пухова о захвате вражеских саперов, сообщивших о начале немецкого наступления, Жуков отказался взять на себя ответственность и отдать приказ о начале артиллерийской контрподготовки, заявив: «Ты командующий, ты и решай». А утром с разрешения Сталина уехал к Соколовскому. Теперь же Жуков рассказывает читателю, как он давал команду на открытие артиллерийского огня и как трудно далось ему это решение, но оно было единственно верным, и перед наступлением немцы понесли большие потери в живой силе и технике.
Рокоссовский поднялся, взял свою папку, надел фуражку.
– Искажать истину и приписывать себе то, чего не было?.. Странно,очень странно.
Жуков продолжал ходить по кабинету и молчал.
Говорить дальше не было смысла - Жуков делал над, что в этом разговоре он не нуждается. Рокоссовский, не глядя на маршала, вышел из кабинета.
Поднимая эти вопросы, Рокоссовский преследовал одну-един-ственную цель - сохранение исторической правды о Великой Отечественной войне, пока еще живы ее активные участники.
Видимо, стремление Жукова увенчать себя лаврами единственного стратега в разработке и осуществлении операций в прошедшей войне сильно повлияло на выступление Рокоссовского на октябрьском Пленуме ЦК КПСС 1957 года, когда снимали маршала с поста министра обороны.
– Он часто спорил с Жуковым, во к его таланту относился с уважением. Однако на пленуме, вспомнив «трофейные» грехи Жукова, разбор его дела при Сталине, Рокоссовский сказал: «Он тогда! прямо признал, что да, действительно, за ним были такие ошибки. Он, мол, зазнался, у него известная доля тщеславия и честолюбия, и дал слово, что исправит свои ошибки на другом месте работы. Но это были только слова...»
а
3
Шли годы, здоровье маршала начало сдавать - сказались нечеловеческое напряжение в войнах, в которых он участвовал с небольшими перерывами более 15 лет, и тюрьма, угнетавшая его душу и терзавшая тело почти три года. В апреле 1962 года Константин Константинович покинул пост начальника Главной инспекции Вооруженных Сил и остался в составе группы генеральных инспекторов Министерства обороны, которую в армии называли «райской группой». Но, учитывая его неуемную жажду к работе, скромность и добросовестность, райской жизни у него в этой группе не получилось.