Рокоссовский: терновый венец славы
Шрифт:
– Я вас слушаю.
– Как вы знаете, Константин Константинович, наша партия развернула смелую, бескомпромиссную борьбу с культом личности Сталина. Мы хотим навсегда покончить с этой трагической полосой нашей истории.
^ Как это можно сделать?
– удивился маршал.
– Насколько я понимаю, то, как мы живем, исправить можно, а то, как мы жили, - это уже достояние истории.
– Вы меня не так поняли, - сказал Пономарев после небольшой паузы.
– Речь идет о том, что мы хотим развенчать сталинщину.
– Он поднялся, заходил по кабинету и, не глядя на хозяина, будто убеждая самого себя, а не собеседника, за* ученно
– Сталин принес много вреда нашему народу. Вы об этом знаете не хуже меня. Я хочу остановиться лишь на одном вопросе, который касается и вас. Мы не можем забыть, что за несколько лет до войны с самым коварным врагом было уничтожено ядро командного состава Красной Армии.
– Пономарев начал приводить цифры.
– По нашим данным, было репрессировано: из пяти маршалов три, из двух комиссаров первого ранга два, из двенадцати командиров второго ранга двенадцать, из шести флагманов флота первого ранга шесть. Можно еще перечислять.
– Пономарев остановился напротив Рокоссовского, ко'торый стоял у окна и, выпуская в форточку дым, курил.
– Общее число репрессированных не поддается учету. Взять только корпусных командиров: перед войной их было двадцать восемь, а осталось в живых только три, в их числе и вы.
Рокоссовский с интересом наблюдал за Пономаревым и прикидывал: что ему от меня надо?
Пономарев сел на стул, отпил несколько глотков чаю, вытер платком усы.
– Есть ли в истории такой пример, чтобы в результате поражения были такие огромные потери высшего командного состава?
– Пожалуй, нет, - ответил Рокоссовский и сел застоя.
– Вот видите, что натворил диктатор в мирное время!
– воскликнул Пономарев.
– И это только одна сторона деятельности тирана.
«Зачем он мне говорит прописные истины», - подумал маршал. Его так и подмывало спросить: чем я могу быть вам полезен?
Вероятно, душевное состояние маршала отражалось у него на лице.
Поэтому Пономарев, уловив это, сказал:
– Зачем я вам все это говорю?
– Хотелось бы знать, - улыбнулся Рокоссовский.
– В нашей пропагандистской разоблачительной работе не хватает ярких выступлений в печати видных военачальников, подвергшихся репрессиям, - продолжал Пономарев.
– Их живое слово, рассказ о том, что они испытали сами в те страшные годы, явились бы весомым подтверждением правоты нынешнего курса. '
– Вы так считаете?
– в глазах Рокоссовского появился озорной огонек.
– Никита Сергеевич Хрущев принадлежит к тем, кто считает вас одним из умных и талантливых полководцев нашей страны.
– Борис Александрович, - сказал Рокоссовский с досадой в голосе.
– Извините, но мне не совсем приятно то, что вы говорите. Мне претит панегирический тон разговора. Я вас понял, но писать ничего не буду.
– Но это же просьба самого Генерального секретаря ЦК КПСС!
– с возмущением в голосе произнес Пономарев. Он достал платок и вытер с лица пот.
– Вы сами культ личности создавали, сами его и расхлебывайте.
– Как это сами?
~ Мне довелось присутствовать на чрезвычайном съезде Советов Российской Федерации в 1937 году, и я был свидетелем, как заискивающе рукоплескал Сталину Никита Сергеевич Хрущев. Он один из всех членов президиума в угаре подхалимажа изволил даже приседать.
– Он вышел из-за стола и остановился посередине кабинета. — Не кажется ли вам, Борис Александрович,
– Константин Константинович, о чем вы говорите?
– Вы меня прекрасно понимаете!
Пономарев подошел к открытой форточке, Рокоссовский, заложив руки за спину, прошелся по кабинету.
– Жаль, что вы отказались выступить со статьей в «Правде», - нарушил молчание Пономарев.
– Борис Александрович! Я - солдат!
– произнес Рокоссовский, остановившись.
– Сталин во время войны был Главнокомандующим. Под его руководством мы одержали Великую Победу. Командующие фронтами, я сужу по себе, не боялись перед ним отстаивать свою точку зрения. И надо отдать должное Сталину: когда он убеждался, что не прав, то менял свое мнение в пользу дела. По моему разумению, он был дальновидным стратегом. И если бы я сегодня, после его смерти, выступил против своего Верховного Главнокомандующего, я бы перестал себя уважать.
– Странная позиция, - произнес Пономарев.
– Вот уж никогда не думал, что вы будете против разоблачения культа личности.
– Вы ошибаетесь.
– Рокоссовский поднял взгляд на Пономарева.
– Вы, политики, должны принять такие законы и создать такие социально-политические условия, чтобы страной управ-ляли личности, призванные народом.
– Он подошел к серванту, взял бутылку коньяка, коробку конфет, наполнил рюмки.
– Надеюсь, вы меня поймете.
– Что делать, - проговорил Пономарев, поднимая рюмку. — Пусть этот разговор останется между нами. Хрущеву я сумею объяснить, почему вы отказались принять его предложение.
– Хорошо, хранить военную тайну я умею.
2
Зимой 1957 года Главный инспектор Советской Армии маршал Рокоссовский вернулся с Северного флота с инспекторской проверки. За всю свою жизнь он никогда не был на Крайнем Севере, и этот суровый край произвел на него огромное впечатление.
Уже прошло более десяти дней, а перед его глазами стояли в сиянии северной ночи белые снега, звенящая тишина и какие-то таинственные тени, соединяющие небо с землей. Поэтическая восторженность охватывала его, когда он вспоминал северное сияние, увиденное им в Североморске. Он восхищался моряками, которые несли службу в северных морях, их преданностью своей профессии.
Сегодня он сидел в кабинете Министерства обороны, готовился к докладу министру о результатах проверки флота, корректировал предложения по совершенствованию боевой выучки моряков и улучшению их быта.
На следующий день у него состоялась встреча с министром обороны. Жуков нашел в предложениях по результатам проверки целый ряд принципиальных проблем и обещал рассмотреть их на Военном Совете Министерства обороны.
После доклада Жуков осторожно спросил:
– Мне доложили, что ты выступал на научной конференции в Академии Генерального штаба?
– Да, выступал, - ответил Рокоссовский.
Как раз в это время разоблачение культа личности набрало самые высокие обороты, и десять сталинских ударов в Великой Отечественной войне, о которых так трубила военная наука, понемногу, незаметно стали приписываться маршалу Жукову, затмив тем самым вклад в Победу других полководцев, в том числе и-Сталина.
Рокоссовский пользовался огромным авторитетом в научных кругах, его часто приглашали на разног» рода встречи, конференции, где он откровенно высказывал свою точку зрения на многие вопросы войны.