Роковая тайна сестер Бронте
Шрифт:
— Спасибо, дорогой Артур, — растроганно промолвила Шарлотта, — Я рада, что вы все же поняли это.
— Слишком поздно! — в отчаянии воскликнул ее супруг. — Я был настолько слеп, что за всей внешней безотрадной монотонностью ваших литературных занятий не разглядел истины. Творчество было для вас глотком жизни, совершенно необходимым для вашего организма, а я всякий раз препятствовал вам его получать. Теперь же вы настолько ослабли, что попросту не в состоянии уже вернуться к своему делу и черпать в нем неиссякаемые вовеки жизненные силы. Ваша работа могла бы сотворить чудо и возродить вас к новой жизни, не будь я столь непростительно
Превозмогая страшную боль, Шарлотта приподнялась на постели и, нежно обхватив руками эти могучие мужественные плечи, произнесла:
— Послушайте, Артур…
— Оставьте, дорогая, — снова перебил ее мистер Николлс. — Ничто не исправит уже того, что я сотворил! Я предложил вам пойти со мной в ту злополучную прогулку, чтобы в очередной раз помешать вам заниматься тем, что было для вас важнее всего на свете! Разве это не лучшее доказательство тому, что именно я стал причиной вашей болезни? И разве я не был прав, когда говорил вам о том, что ощущаю себя орудием в руках темных сил, которые стремятся погубить вас, любовь моя?
— Я знаю только одно, — сказала Шарлотта, нежно запустив свои пальцы в жесткую копну волос своего супруга, — Вы сделали меня счастливой. По-настоящему счастливой! Лишь вы один, мой милый Артур, были способны пробудить в моем сердце подлинную Любовь! И, если во имя этого горячего светлого чувства мне суждено расстаться с жизнью, я с благодарностью приму свою участь!
Артур Николлс повернулся к жене и, устремив на нее долгий пытливый взор, спросил:
— Дорогая Шарлотта, если вы и в самом деле были со мною счастливы хотя бы одно мгновение своей жизни… может ли это хоть отчасти искупить то непоправимое зло, которое я поневоле причинил вам?
— Вы не способны причинить мне зла, милый Артур, — ответила Шарлотта, слабо улыбнувшись. — Ничто на свете не могло бы омрачить восхитительных девяти месяцев того безоблачного счастья, какое вы мне подарили! Эти последние месяцы были лучшими в моей жизни — клянусь!
Преподобный мистер Николлс продолжал пристально глядеть на супругу, и в его исполненном невыразимого отчаяния взоре светился немой вопрос: «Что же теперь делать?»
— Вы должны жить дальше, мой дорогой Артур, — тихо произнесла Шарлотта, словно прочитав его мысли, — Жить и быть счастливым вопреки всем невзгодам. Вы непременно должны быть счастливы — что бы ни случилось! Таково мое желание. Постарайтесь же исполнить его во имя тех светлых дней, что мы провели вместе!
— Но это невозможно! — воскликнул мистер Николлс; в этом его возгласе звучала немыслимая боль, вызванная крайней безысходностью. — Без вас мне нет жизни в этом чужом и жестоком мире!
— Вы справитесь, я знаю, — возразила его почтенная супруга. — Вы найдете отрадное утешение в вашем достойном, благородном труде, приносящем множеству страждущих представителей рода людского мир и покой. Когда же для вас, милый Артур, настанут особенно тяжелые минуты, будьте убеждены в том, что я вас не оставлю. Я буду взирать на вас с Небес и всячески вас поддерживать, внушая бодрость и укрепляя силу духа. А чтобы вы смогли по-настоящему ощутить мое неизменное присутствие подле вас и мое участие в вашей дальнейшей жизни, возьмите что-нибудь из моих рукописей или из печатных
— Шарлотта, любовь моя! Это невыносимо! — в неизбывном отчаянии воскликнул преподобный Артур Николлс и, склонившись над мрачным ложем своей дражайшей супруги, принялся в слезах покрывать ее истощенное в болезни тело горячими поцелуями. Шарлотта трепетно отвечала на ласки мужа, нежно проводя своей обессилевшей миниатюрной рукой по его густым и жестким волосам.
— Я прошу вас лишь об одном, дорогой Артур, — промолвила она. — Позаботьтесь о моем отце. Не оставляйте его без внимания и поддержите в трудный час.
Мистер Николлс тяжело вздохнул и с едва скрываемой обидой произнес:
— Мне кажется, что ваш достопочтенный отец относится ко мне с известной долей предубеждения и неприязни. Он с самого начала противился нашему браку и никогда не простит мне того, что я полюбил вас наперекор его воле.
— Вы ошибаетесь, мой милый Артур, — заверила его Шарлотта, — Мой отец лишь делает вид, что сердится на вас. На самом деле он уже давно не держит на вас зла — в противном случае он остался бы верен своему слову до конца и нипочем не согласился бы на нашу свадьбу. Его согласие было знаком его прощения и благословения.
— Так, вы полагаете, что мой глубокоуважаемый патрон все же принял меня как вашего мужа и своего зятя?
— Несомненно.
— Но сможет ли он простить мне то, чего я сам себе никогда не прощу? Как мне смотреть ему в глаза, сознавая свое страшное преступление и чувствуя свою неизбывную вину перед ним?
— Вы не должны казнить себя, дорогой Артур! — отозвалась Шарлотта убежденно. — Вы были для меня лучшим супругом, какого только можно было пожелать! Ваша совесть чиста, и мой отец превосходно это понимает; ему не в чем вас упрекнуть. Скажу больше: за те годы, что вы провели подле моего отца, с неоценимым усердием и безропотностью помогая ему вести дела, он до определенной степени привязался к вам и по-своему полюбил.
Преподобный Артур Николлс вздрогнул. Он серьезно взглянул на жену и робко спросил:
— Вы и в самом деле думаете, что это возможно, любовь моя?
— Я совершенно в этом убеждена, — ответила его супруга. — Так вы исполните мою последнюю просьбу, милый Артур? Обещаете мне позаботиться о моем отце?
— Вы можете на меня положиться, дорогая Шарлотта, — заверил ее мистер Николлс, — Я сделаю все, что от меня зависит.
— Благодарю вас, мой верный возлюбленный супруг. Я знала, что смогу полностью на вас рассчитывать! Господь да благословит вас и наградит за вашу величайшую доброту ко мне, за ваше непоколебимое мужество и терпение!
— Едва ли я заслуживаю награды! — с досадой произнес Артур Николлс. — Но если я хоть раз в жизни совершил благой поступок, то наивысшим даром с Небес было бы для меня ваше полное выздоровление, милейшая Шарлотта. Я буду горячо молить Господа явить это вожделеннейшее чудо! Нынче тридцатое марта — канун Пасхи. И я питаю светлую надежду, что в этот день Всевышний непременно услышит мои молитвы!
Не в силах противостоять своей отчаянной безысходности, мистер Николлс снова склонился над ложем своей жены и, в порыве дикой безрассудной страсти, смешанной с неизбывной тоской, горячо приник к ее губам. Этот неистовый первозданный поцелуй, овеянный духом Смерти, казалось, длился целую вечность, после чего Шарлотта мгновенно впала в беспамятство.